Шмагия

Он сузил «вороний баньши» до минимума, а там и вовсе закрыл: площадь неплохо освещалась фонарями на конопляном масле. Гулять лучше, глядя в оба глаза, данных от рождения, не прибегая к магии. Даже открыт на четверть, используемый не по прямому назначению «вороний баньши» давал помехи. На самом краю зрения, где у обычных людей мелькают цветные пятна, колдуну чудилась тень. Маленькая, гибкая, бесформенная, тень кралась у стен, ныряла в скопища иных теней, чтобы вскоре выплыть в самом неподходящем месте и продолжить путь. Дав зарок не потворствовать любопытству, колдун тем не менее отвлекался. Пытался поймать тень на ошибке, разглядеть подробнее, всякий раз терпя крах. Создавалось впечатление, что Ятрица пронизана звонкими нитями-невидимками, а тень нарочно движется дурацким зигзагом, дабы не задеть ни одной, не поднять сполошного трезвона.

В сущности, если смотреть с умом и талантом, в любом городе ночью можно обнаружить толпы престранных теней.

Хватит на тысячи мрачных баллад.

Возле цирка Мэлис, похоже, утратила след. Фыркнула, шмыгнула носом и двинулась вокруг шапито. Шаркая по брусчатке мостовой, колдун мрачно размышлял: не принять ли прямое участие в розыске? Нет, слишком обременительно. Если бы Фортунат Цвях сейчас творил какие-нибудь чары, можно было бы, поднявшись в Вышние Эмпиреи, отследить колебания маны. Но возноситься духом посреди площади, рядом с балаганом «Цирка Уродов»… Да и чар Фортунат вполне мог не творить. Даже, скорее всего, не творил. А считать мана-фактуру, как это сделал Мускулюс в свой первый визит к ведьме, получалось лишь в пределах прямой видимости. Какая тут, к Нижней Маме, видимость! — прямая, кривая…

— Потеряли, сударыня?

Отчего— то «сударыня» прозвучало как «гусыня».

— Сейчас, сейчас…

С тыльной стороны шапито, ближе к 3-й Добропорядочной, где жили звонари, большей частью глухие, циркачи обустроили целый походный городок. Снять гостиницу им было не по карману. Любой хозяин гостиницы лишится чувств, явись к нему на постой разношерстная толпа фигляров во главе с игривым китоврасом. В «Жене коннетабля» или, допустим, «Гептамероне», пансионе с бесплатными булочками по утрам, проживали хозяин цирка с казначеем. Подсчитывать прибыль-убытки и расписывать жалованье «по головам» лучше без лишних свидетелей, во избежание. Артисты, гвозди программы и мелкая «тырса», довольствовались шатрами, кибитками и фургонами. На худой конец, сойдет теплое одеяло возле костра. Треск дров в огне, бульканье котлов с ужином, хохот, вопли и брань, ржание, кто-то ухает филином, кто-то щелкает шамбарьером, знакомый бас исполняет а-капелла:

Степь да степь кругом,
Путь далек лежит,
В той степи бегом
Китоврас бежит…

Мускулюс искренне надеялся, что ведьма не сунется в это столпотворение. К счастью, принюхавшись, Мэлис решительно свернула прочь, к «Хромому Мельнику».

Аустерия куда больше нравилась колдуну.

Еще бы найти там Фортуната…

У входа дремал деревянный мельник. Постный день уморил статую: нога-протез торчала собачьим хвостом, на сутане обвисли рюши, кружка вызывала отвращение. Складывалось впечатление, что исполин не пьет, а совсем наоборот. Над мельником, по-видимому смеха ради, кто-то вывесил дерюжный штандарт: «В движенье мельник жизнь ведет, в движенье!»

Применительно к статуе получилось оригинально.

— Плохой тот мельник должен быть, кто век свой дома хочет жить! — мурлыча известный романс и ощущая родство с бедолагой-мукомолом, Андреа ввалился в холл аустерии. Тишина, покой. Гардероб пустует: ни одежды завсегдатаев, ни толстухи-гардеробщицы. Колдун наскоро пригладил волосы перед одним из зеркал. Перед каким именно, он не запомнил. В блестящей, чуть голубоватой амальгаме снова мелькнула крошечная тень, — чтобы исчезнуть, едва малефик рискнул скосить в ее сторону дурной глаз.

С портрета ехидно ухмылялся Пипин Саженный. «Что, братец, купол едет? — блестело во взгляде императора, прославившегося битвой при Шпреккольде и умением скручивать сразу пять кукишей. — Спать ночью надо или вино хлестать, а не в поисках рыскать! Маги-шмаги…»

Ведьма тянула Андреа в первый, «народный» зал. Пустой, как ссора зятя с тещей, зал выглядел нелепой фантасмагорией. Зато из «чистого» зала слабо, но отчетливо доносились обрывки разговора. Придержав рыжую за плечо, Мускулюс навострил уши. Ведьма рвалась в бой, но последователи школы Нихона Седовласца отличались крепостью телесной.

Смирись, сударыня. Не вырвешься.

— … с вашим талантом Реттия падет в три дня! Поверьте, я знаю толк в изящных искусствах!…

— Вы меня смущаете, сударь! На столичный ангажемент нужна лицензия Департамента Просвещения. А труппа Ухаря Мозеса наверняка станет чинить препоны. Они пользуются покровительством герцогини Клотильды: ее великовозрастный сын обожает цирк! Мозес давно втерся в доверие к герцогине, очерняя коллег…

— Пустяки! По средам в загородном имении Прельи устраиваются салоны тонких импровизаций. Я непременно возьму вас с собой…

— Вместе с Гриней!