Шофер. Назад в СССР (СИ)

Маманя зычно захохотала. Света же, сложив подбородок на кулачки, улыбнулась.

Отец у меня был тем еще весельчаком. Вспомнились мне его выходки, когда я был совсем мальчишкой.

Иной раз возьмет меня папа в бригаду. Весело мне там было. А как домой едем, отец глядь! А там, вдоль дорожки, бабы с полей топают. Идут босые, да на крепких плечах тяпки несут. Ну батя к-а-а-а-к дуднет в сигнал! Колхозницы все разом и подскочат, как ужаленные.

Отец едет, смеется, щерит желтоватые зубы. А как мимо женщин проедет, услышит по-мужски крепкие матюки да отвечает:

— А? Чего, бабоньки говорите? Ниче не слышу! Мотор весь слух перебивает!

Вскоре стали расходиться. Прибрав стол, мама со Светой ушли в дом, от комаров. Мы с отцом вышли за ворота. Батя закурил. Протянул мне открытый беломор. Когда я отмахнулся, он спросил:

— Чего ты? Заболел че ли? Курево не хочешь?

— Да что-то не хочется, — обнял я свои плечи. Оперся на все еще теплые от солнца доски забора.

— Голова, че ли? — Не глядя на меня сказал отец.

— А ты откуда знаешь? — Выпрямился я.

— Сашку Плюхина встретил. Он рассказал, что бы у тебя удар солнечный. Что отшибло память.

— Мамка со Светкой не знают, — догадался я.

— Не-а. Не стал я им пока мест говорить. Пригляделся, ты, вроде нормальный. Ну и не стал. А то ты ж знаешь этих бабочек, — посмотрел он на меня теплыми глазами, — начнут бегать, вокруг тебя. Кудахтать так, что аж голова разболится.

— Да нормально все, пап, — я скрестил руки на груди, — спасибо, что не стал рассказывать. Мать беспокоить. А Светке я сам потом скажу.

Я думал, что отец воспротивится. Скажет, что не стоит беспокоить и ее.

— Угу, — только и ответил он, а потом глубоко затянулся. Уголек осветил красным его грубое лицо.

Дом наш в эти года был не очень велик. Были в нем: зал, прихожая, да две маленькие комнатки по обе стороны печки. Ну еще узкий коридорчик, которым пользовались как кухонькой.

Там, пока мать с отцом были в зале, я и поймал Светлану за книгой.

Почему-то я не удивился, что нашел ее здесь. Сестра почему-то считала, что в коридорчике самое лучшее освещение. Хотя висела тут простая тускловатая лампочка, такая же, как и в остальном доме.

Когда я вошел, Света сидела на табурете за столиком. Держала толстенький томик в цветастой обложке. Девушка тут же подняла на меня светлые глаза.

— Двенадцать стульев, — узнал я книжку.

Этот томик сохранился до дня моей смерти. Он стал ветхим, а страницы пожелтели еще сильнее. Хранил я его так бережно, как мог. Это была одна из немногих ниточек, соединявших меня с памятью о моей лучшей жизни.

— Ну да, — улыбнулась Света, — очень уж мне нравится Остап Бендер.

— Мне тоже, — вытащив из-под стола второй табурет, я сел напротив Светы, — Хоть он, этот Остап и плут.

— Зато очаровательный!

Помолчали полминуты, потом я спросил:

— Свет? Разговор есть.

— Ммм? — Сестра заложила между страниц старый листок отрывного календаря. По-ученически отложила книжку на уголок стола.

— Рассказать кое-что тебе хочу. Только ты не пугайся. И маме ни-ни. Ясно?

— Ты, Игорек, — нахмурила Света белесые бровки, — меня что-то уже пугаешь.

— А ты не пугайся, — с улыбкой повторил я, — ты ж со мной не пугаешься?

— С тобой не пугаюсь, — улыбнулась она.

— Ну и хорошо.

Я рассказал ей про солнечный удар и память. Света выглядела больше удивленной, но не испуганной. А когда я рассказал ей про нашу с Серым ссору, и то, что я не помню причины, она потемнела лицом.

— Ты много не помнишь? — Спросила она перво-наперво.

— Помню почти все. Так только. Лоскутами память порвало. Кое-что забыл. И это тоже. Потому хочу тебя попросить, заново все мне рассказать. Нужно мне это, понимаешь? Что б я мог ссору с Серым совсем разрешить.

— Эх, — она вздохнула, — ну что ж делать. Давай расскажу, — прежде чем начать, чуть помолчала. Потом все же заговорила. — Давно уже Серый на меня засматривался. С самого начала лета, — начала Света, и ее глаза остекленели памятью, — как со школы я выпустилась и пошла на работу, тутовикам на корм листву собирать. Их же у нас в школе, пока занятий нету, растят. Вот там Серого и увидела. Он для школы гравий возил на своем самосвале. Ездит, руль крутит, а сам серым своим глазом на меня смотрит. И, — она поежилась, — страшно так смотрит. Как волк на овцу. И не поймешь, приглянулась ты ему, или он тебя со свету сжить хочет. Ну а потом привез мне, как-то цветочков полевых. Прямо на школу. Я стою, краснею, девки смеются, а он все подмигивает мне, пойдем, мол Светка, кататься на газоне.

Я слушал ее внимательно, не перебивал. Не вставлял свои пять копеек. Да, собственно, и вставлять-то было нечего. Все яснее и яснее понимал я, в чем тут было дело.