Шофер. Назад в СССР. Том 2 (СИ)

— Что ты, — отпрянула она слегка, — очень люблю. Вот только, когда пришел он с колонии для малолетних, то стал очень уж злой.

Екатерина Ивановна опустила глаза.

— Злой и угрюмый, — добавила она грустно, — как подменили Пашу. А ведь в детстве был он добрым и отзывчивым. В пионерах ходил. В комсомольцы хотел. А потом, как зарубил он отца своего, так все пошло у него наперекосяк.

Маша от этих слов, закрыла пухлые свои губки руками, испуганно посмотрела на Екатерину Ивановну. Я слушал внимательно, не прерывал.

— И стал он будто бы неуправляемый. Непредсказуемый, — продолжала она, — навроде ежа ощетинился. Слова ему нельзя было сказать против, сразу кололся, ранил и друзей, и родных. Уж сколько мы с ним ругались-переругались. Сколько брата своего, он по всякому пустяку упрекал… И все понимаешь ли, — подняла она на меня свои поблескивающие глаза, — вроде как делает для семьи. Вроде бы трудится, не пьет, не гуляет зазря, а все тащит в дом. Говорит, что хочет нам сытой жизни. Да вот только как он тащит…

— Как? — Испуганно спросила Маша.

— Да так, — громко сглотнула Екатерина Ивановна, — что всем вокруг пусто и худо делается. По головам, поперек других людей идет. Не по-божески он это, — у Екатерины Ивановны затряслись губы, и она всхлипнула, — не по-божески…

Маша, придвинулась к жалкой женщине, приобняла ее за узкие плечики.

— Через причинение зла другим он идет, — продолжала Екатерина Ивановна, — и, таким образом, все злей и злей становится.

Тут, сломил Екатерину Ивановну спазм от рыдания. Стала она тихо, беззвучно плакать, спрятав маленькое свое лицо в ручки. Маша сидела рядом, тихонько гладила ее по спине. Я терпеливо ждал, пока женщина проплачется.

— Я уже давно поняла, — продолжала она, когда утерла новые слезы, — что с плохими людьми мой сын теперь заодно. С кем — не знаю. Но понятно мне было это уже давно. Сердце материно, оно же все чует.

Ох, Екатерина Ивановна… Правы вы, еще как… Стало мне жалко эту женщину. Знала бы, что сын ее связался с зампредом. Что теперь он на побегушках у спекулянта. Хотя, ей будто бы и не надо этого знать. Будто бы она и так все понимает.

— А потом, — продолжала она, — когда сказал мне Иван Петрович Квадратько, какие злые дела Паша снова делает, совсем уж я поняла, что такой дорожкой Паша и себя загубит и еще кого-нибудь, — она опустила глаза, — точнее сказать, он себя уж давно загубил. Еще когда поднял на отца топор. Только все не хотела я этого принимать.

— Вы пришли, — спросил я, — чтобы рассказать мне об этом? — Спросил я.

— Нет, — ответила она, помолчав, — хотела я у тебя просить прощения за моего сына. И у тебя и у твоей сестры. Прости меня, Игорь, — она заглянула мне в глаза, — за Пашу. Он хороший. Только искалеченный судьбою.

Ничего я не ответил Екатерине Ивановне. Только коротко кивнул.

* * *

— И кто? Кто там шурует⁈ Ану, выходи! — Крикнул зампред Щеглов, сжимая в руках свою вертикалку.

Ночью в одиннадцатом часу, пожаловалась ему жена, что слышит, будто в огороде кто-то ходит, шуршит бурьяном, что высох от летнего зноя в рощице, которая за огородом. Долго Щеглов отнекивался выйти, но жена его все ж доконала. Взял он двустволку, снаряженную дробью номер пять, да пошел на огород с фонарем. Стал шарить теплым его лучом по посадке.

— Не кричите, Евгений Макарыч, — донесся из кустов хрипловатый голос, — эт я!

— Кто, я? — Спросил Щеглов, а потом принялся озираться. Всюду вокруг заговорили соседские цепняки.

— Пашка! Пашка Серый!

Щеглов нахмурился, опустил ружье.

— Можно мне выходить? — Спросил Серый приглушенно.

— Нет. Сам подойду.

— Только свет уберите.

— Дулю, — Щеглов взял ружье покрепче наперевес, зашагал по меже.

Приблизившись, увидел он меж деревьев и кустов терна Пашку. Тот смотрел на него перепуганными звериными глазами. В свете фонаря, казалось, поблескивают они совсем как у волка. Осунувшееся Пашкино лицо было серым, под глазами темнело кругами.

— Чего тебе тут надо? — Сказал Щеглов.

— Евгений Макарыч, — сказал Пашка, — опусти ружье. Я ж сам, как есть.

Пригнувшийся Пашка встал, развел руки, показывая себя беззащитным.

— Помощи мне от вас надобно.

Щеглов опустил ружье, но света не убрал.

— Не будет тебе никакой помощи, — сказал он, — после того, что ты наделал. Теперь, знаешь ли, придется свернуть все, что я раньше надумывал. Ты знаешь, что у меня сегодня милиция была? Что в колхозе с завтрашнего дня, аккурат с началом уборки, начнут по документам в конторе шуровать? Приедут с прокуратуры. А все потому, что ты натравил на Землицына своих черкесят!

— Я ж хотел как лучше, — сказал Пашка.

— А получилось, что загнал ты все наше дело псу под хвост!

Пашка замолчал. Пригнулся опасливо, когда особо горластый пес заголосил где-то вдали.

— Оно так случайно оборотилось, — не сдавался Пашка, — я все поправлю!