Шофер

Не теряя времени, Сергей заменил обойму, вытащил Радкевича из-за стола, рывком взвалил на плечо и побежал обратно, раненых он добивать не стал. На крыльце сбил с ног поднявшегося бандита, зашвырнул Германа в машину, воткнул ключ зажигания. Двигатель завёлся и заглох. В доме зажигались лампочки, Травин откинул переднее стекло, выпустил четыре пули в сторону окон, нажал на рычаг ещё раз, вдавил педаль заднего хода. Машина дёрнулась тронулась, переехав ногу низкого, отчего тот заорал, Сергей резко выкрутил руль, сбивая створку ворот. На крыльцо выбежали двое, открыли огонь, но Травин уже газовал вовсю, разгоняя Студебеккер. Заднее пассажирское стекло осыпалось осколками, ещё одна пуля попала в дверь, чудом не прикончив Радкевича, а потом бандитам оставалось только бежать за ускоряющимся автомобилем, из двигателя которого Сергей выжимал тридцать пять лошадиных сил. Преследователи расстреляли все патроны, но по колёсам не попали, только в кожаном верхе зияли дыры, машина на скорости в шестьдесят пять километров в час выскочила на Симоновскую набережную, и там Травин сбросил газ, замедляясь до разрешённых тридцати, потрогал шею — пуля прошла по касательной, содрав кожу, крови хватило, чтобы пропитать ворот рубахи, но и только. Радкевич на заднем сидении стонал, ругался и угрожал всех убить, значит, был жив и здоров.

Глава 20

Шпуля был вне себя от ярости, на крик он не переходил, но и сдерживаться не мог. Он шипел.

— Что тебя понесло к Чуме? Сколько он тебе был должен?

— Пятьсот рублей. Отойди подальше, ты меня слюной забрызгаешь.

Радкевич сидел в кресле, прижимая к уху полотенце, вся одежда с левой стороны была заляпана кровью, на лице рядом со шрамом красовался свежий порез.

— Пятьдесят червонцев? — Гершин налил стакан воды, выпил залпом, остатки слил на ладонь и протёр на лоб. — Завтра в схроне будут лежать камни на сорок тысяч, а ты из-за грошей всё профукал. Идиот.

— Ты так меня не называй, — Герман перевернул полотенце чистой стороной, — подумаешь, кожу поцарапали, за ночь заживёт, съезжу и заберу.

— И с кем поедешь? — Шпуля постарался, чтобы издёвка в голосе была слышна как можно лучше. — С Петькой? Он трёх шагов сделать не может. Или Зулю за руль посадишь?

— А он может?

— Нет, он не может! Неделя, всего неделя, и у нас никого нет, а ты мне обещал, что от любой опасности убережёшь. Нужно прекратить, плевать на эти камни, узнает кто, вообще всё потеряем.

Радкевич поднялся, подошёл к Шпуле вплотную, схватил за воротник, капля крови с щеки Германа упала на белоснежную сорочку коммерсанта.

— Боря, — сказал он тихо, — ты мне моё сначала отдай, а потом хоть вешайся. Что ты дрыгаешь, завтра с этим новеньким съезжу, заберу, а потом Петька поправится. Пашку жалко, но что поделать, такой расклад вышел, не сегодня, так завтра, в нашей профессии такое случается.

— Ладно, будь по-твоему, — Гершин оторвал руку Радкевича от воротника, — про новенького ещё послушай.

— Что с ним?

— Ну не совсем с ним, у Коврова, ювелира, что-то со Светой происходит, Косой подловил, когда они в кровати барахтались, и что она от него сегодня с утра из Астории выходила.

— Ты что, женщин не знаешь, — бывший офицер усмехнулся здоровой половиной лица, — да ещё модисток, они все гулящие. Или ревнуешь?

— Нет, тут другое. Я уже начинаю думать, вдруг неспроста этот Ковров появился, слишком вовремя. И если он с Мальцевой заодно, другой вопрос возникает, о камнях она ничего не знала, кто-то ей проговорился.

— Кто?

— Вот в том-то и вопрос, что некому, разве что Бронштейн в академии мог легавым напеть. Люди нужны проследить, а их нет.

— Боря, хватит истерить, Корявый знал, кто камни носит, зачем бы им за нами кого-то посылать. Про Коврова люди в Петербурге хорошее сказали, но, если надо, я с ним сам разберусь, только долю его мне отдашь. А как камушки скинем, деньги получим, новых людей наберём, если нужда возникнет.

Гершин кивнул.

— Всё же с этим Травиным поосторожнее, вдруг он из ОГПУ, за нами следит.

Радкевич недовольно покачал головой.

— Ты скоро собственной тени начнёшь бояться. Сегодня он меня вытащил, тебя-то одного легче обработать, и Чума, когда Пашку прикончили, послал его пристрелить. Может шофёр сам по себе, но точно не из чекистов, я этих навидался. Ну а если что, где он живёт, я теперь знаю, никуда он от нас не денется.

* * *

Сергею на этот раз досталось место на собственной кровати, правда, ненадолго, до дома он добрался за полночь. Сперва пришлось Радкевича довезти до дома на Бужениновской улице, где тот, как оказалось, жил, а потом заехать в баню и почиститься от крови и грязи. Лена спала, когда он пришёл, и не проснулась, когда он ушёл — в семь утра начиналась смена в гараже.

Пока Травин добирался до Домниковки, над Москвой стоял колокольный звон — верующие праздновали Преображение Господне. Торговцы приготовили лотки ранних яблок, которые прихожане возьмут в церковь, Стромынка была запружена подводами с фруктами и другим ходовым товаром. Торговали прямо с колёс, и отбоя от покупателей даже в такой ранний час не было.