Шофферы или Оржерская шайка

Мы знаем уже, что оставя Меревильский замок, Мег отправился в Мюэст. Дорогой он подходил ко всем встречаемым им соучастникам или франкам шайки и шепотом отдавал приказания. Иногда он даже сворачивал с дороги, чтобы заходить в разные кабаки или уединенные фермы, чтобы переговорить с какими-то подозрительными личностями. Эти остановки имели вроде бы целью предлагать свой товар, но на самом деле атаман разбойников строго наказывал своим подчиненным явиться в срок, на общую сходку, и приказания его принимались без разговоров.

Между тем, по мере того как он приближался к цели, он становился все озабоченнее.

Хотя все преклонялись перед его железной волей, все же он и сам был обязан делать некоторые уступки. Когда дело шло о серьезном предприятии, он должен был по уставу ассоциации спросить мнения совета, таково было положение и в настоящее время. А потому он не знал, как примут его предложение негодяи, привыкшие только к ночному грабежу, не сопряженному ни с какими опасностями? Как решатся они на открытую борьбу? Как объявить им эту войну?

Уже несколько раз Бо Франсуа замечал в своих подчиненных некоторые попытки ослушания, но до сих пор все они были уничтожены его энергией, но рано или поздно это подавленное чувство может вспыхнуть. Его втайне упрекали за его видимое равнодушие к интересам шайки, за его приемы, за его барские замашки. Нельзя было не опасаться, что все эти затаенные до сих пор неудовольствия вспыхнут, когда потребуют от этих негодяев смелых поступков, так не свойственных ни их привычкам, ни их характеру?

Вследствие всех этих соображений, Бо Франсуа придумывал, как бы ему задобрить каждого из начальников поодиночке, и верно он счел это возможным, потому что в тот же самый вечер, мы находим его толкующим в Мюэстском лесу с главными начальниками шайки. Он поместился в той ложе, в которой, как мы уже видели, праздновались свадьбы; но зеленые гирлянды и блистательное освещение исчезли и были заменены огромным костром, угрожавшим зажечь деревянную крышу, и распространившим по зданию столько же дыма, сколько теплоты и света.

Сидя на деревянном обрубке, Бо Франсуа применял все свое красноречие, чтобы склонить к себе каждого из офицеров, которых ему приводили по мере того, как они приезжали. Таким способом он приготовил себе партизан для предстоящего совета, и по его довольному лицу видно было, что он надеялся на успех.

Между тем, на соседней площадке народу было очень мало. Вокруг разложенных больших костров виднелось не более пятидесяти человек, вооруженных и что-то с воодушевлением говоривших между собой на своем арго. В тени стояло несколько привязанных лошадей, грустно щипавших пожелтевшую и сухую траву. Но поджидаемый всеми Руж д'Оно с тридцатью всадниками еще не являлся, так же как и несколько других влиятельных лиц шайки. Не было на этот раз ни песен, ни плясок, ни оргий, сопровождавших всегда сборища шайки. Не слышно было и скрипки музыканта. На огне не виднелось жарившихся краденых по соседним фермам кур, ужин заключался в тощих припасах, вытащенных каждым из своей котомки и переходящих от одного к другому нескольких тыквенных бутылок с водкой. Видно было, что обстоятельства слишком важны, чтобы веселиться. Женщин не допустили к этому сборищу; Мег запретил им тут являться из боязни, что присутствие их стеснит, а те, которые пришли, были посланы проситься на ночлег по фермам и оставаться там в ожидании новых приказаний. Роза Бигнон, отвергнутая жена Бо Франсуа, одна только была освобождена от этого строгого наказания и грустно бродила около ложи. С самого развода она не упускала случая держаться на глазах у Мега; она не осмеливалась заговорить с ним, но, может быть, надеялась, что смиренный вид ее, скромность и грусть тронут наконец это дикое сердце. Странная, слепая привязанность эта любовь! Две женщины, поначалу добрые, тихие, честные существа, как Фаншета Бернард и Роза Бигнон любили Бо Франсуа, этого атамана разбойников, этого убийцу, это чудовище! И любовь эта не поколебалась ни преступлениями, ни стыдом, ни даже самыми черными злодействами.

Между тем, видно было, что Роза рассчитывала не на одну свою грусть и одиночество, чтобы пробудить в душе Мега его прежнее страстное чувство: горе ее, хотя и глубокое, не ослабило в ней женского инстинкта, как то бывает часто с оставленными женщинами, она не пренебрегала теми, по-видимому, пустыми средствами, помогающими, однако же, привлечь на себя внимание. Под ее плащом был все тот же изящный и кокетливый костюм; ее черные волосы, все так же тщательно завитые, падали, как и прежде, из-под чистенького свеженького чепчика; черные глаза ее хотя и впали, но все же сохранили свой прежний блеск и прежнюю мягкость.