Шок будущего

В прошлом, по мере того как разворачивались последовательные стадии социальной эволюции, их осознание скорее следовало за событиями, чем предшествовало им. Поскольку изменение было медленным, человек мог адаптироваться бессознательно, «органично», сегодня это уже невозможно. Получив власть изменить ген, создавать новые виды, заселять планеты и сократить население Земли, человек сейчас должен взять на себя сознательный контроль за самой эволюцией. Избегая шока будущего, мчась по волнам перемен, он должен управлять эволюцией, приспосабливая завтра к человеческой потребности. Поднимать бунт против будущего бессмысленно, человек должен с этого самого исторического момента предвидеть и создавать будущее.

Итак, конечная задача социального футуризма — не просто «перешагнуть» через технократию и ее заменить более гуманным, более дальновидным, более демократичным планированием, но подчинить сам процесс эволюции сознательному человеческому руководству. Ведь это высший момент, поворотный пункт истории, в который человек либо покоряет процессы перемен, либо исчезает, в который из бессознательной марионетки эволюции он превращается либо в ее жертву, либо в ее господина.

Вызов такой силы требует от нас разительно нового, более рационального отклика на перемены. Эта книга претерпела изменение, как ее главное действующее лицо — сначала как потенциальный злодей, потом, по — видимому, как потенциальный герой. Призывая к умеренности, и регулированию перемен, она требует дополнительных революционных изменений. Это менее парадоксально, чем кажется. Перемены существенны для человека, также существенны сейчас, в наш 800–й промежуток жизни, как были существенны в первый.

Перемены — это сама жизнь. Но неистовые перемены, неуправляемые и несдерживаемые, ускоренные перемены, подавляющие не только физические защиты человека, но его процессы принятия решений, — такие перемены враждебны жизни.

Поэтому наша первая и самая настойчивая потребность, прежде чем мы сможем начать мягко управлять нашей эволюционной судьбой, прежде чем мы сможем строить гуманистическое будущее, — остановить ускорение, которое подвергает миллионы людей угрозе шока будущего, в тот же самый момент интенсифицируя все проблемы, которыми они должны заниматься: войну, вторжения в экологию, расизм, неприличный контраст между богатым и бедным, бунт молодежи и подъем потенциально смертельного массового иррационализма.

Нет легкого способа справиться с этим безумным ростом, этим раком истории. Нет также магического средства для лечения беспрецедентной болезни, которую он несет с собой: шоком будущего. Я предложил альтернативы для индивидуума, подавленного переменами, и более радикальные лечебные процедуры для общества — новые социальные службы, обращенную в будущее систему образования, новые способы управлять технологией и стратегию взятия перемен под контроль. Можно найти и другие способы. Однако основной смысл этой книги — диагноз. Ведь диагноз предшествует лечению, и мы не можем начать помогать себе, пока не станем чутко сознавать проблему.

Эти страницы послужат своей цели, если они в известной степени помогут сформировать сознание, нужное человеку, чтобы осуществлять контроль над переменами, управлять своей эволюцией. Ведь с воображением используя и направляя перемены, мы можем не только уберечь себя от травмы шока будущего, но и достичь отдаленных завтра и гуманизировать их.

ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ

Среди наиболее почитаемых стереотипов нашего времени — представления о том, что жизнь автора одинока, что его идеи возникают из некоего мистического внутреннего источника и что он пишет, находясь во власти вдохновения. Многие профессиональные писатели знают лучше. Однако эти описания вполне могут применяться к другим авторам и другим книгам, но они неприменимы к этой. «Шок будущего» — результат сотрудничества, общения лицом к лицу и мысль к мысли с сотнями людей, действительно со столь многими в столь многих университетах, исследовательских институтах и ведомствах, что я не смог бы назвать их всех. Единственным самым значительным влиянием на эту книгу, помимо моего собственного, было влияние моей жены Хайди, которая была не вошедшей в поговорку «терпеливой супругой, не допускающей детей в берлогу автора», а скорее активным интеллектуальным партнером, обсуждающим пункт за пунктом, вынуждающим меня прояснять и интегрировать концепции, на которых основывается книга. Как и прежде, она была также домашним редактором, читающим или слушающим каждую главу, предлагающим сокращения, дополнения и свежие идеи. В значительной мере это и ее книга.