Шок и трепет. Война в Ираке

Амаль стоит в главном зале своего дома-музея, который был наполовину разрушен во время американских бомбардировок в 1991 году и который она отстроила заново, истратив почти все свое состояние. Она стоит на куче битого пыльного мусора, глядит на голые стены, с которых словно содрали кожу, и беззвучно открывает рот. Со стен, с потолка опускается белая пыль и превращает Амаль из утонченной, блестящей и остроумной красавицы средних лет в седую и согбенную старуху с помутившимся сознанием.

То, что грабители не унесли с собой, они разбили и изуродовали. Они разбили вдребезги все горшки с цветами и растениями. Из пианино начала прошлого века, которое показалось слишком тяжелым и ненужным, мародеры вырвали клавиши и вместе с инкрустированной крышкой унесли с собой. Они разбили все витражи и изломали чугунные перила лестниц, разбив в пыль и щепы их мраморные и деревянные ступени. В комнате на втором этаже, где была выставка антивоенных рисунков иракских и японских детей, весь пол устлан ошметками бумаги. Какой-то освобожденный от тирании и ужаса тоталитаризма нелюдь рвал и кромсал здесь детские рисунки, потом нагадил в углу и подтерся ими.

Голос возвращается к Амаль. Ее крик похож на стон, на рык зверя. Она не плачет. У нее нет слез. Она ревет и стонет: «За что? За что? Я не правительство, я не партия! За что?!!».

Не так давно, месяца три назад, мы с Амаль сидели в ее уютной гостиной у старинного камина, пили сладкий черный багдадский чай из маленьких позолоченных рюмочек, и Амаль с присущим ей даром убеждения утверждала, что гордый иракский народ будет до последнего сражаться с американскими агрессорами; что люди будут стрелять в оккупантов с каждой крыши, из-за каждого угла, и всаживать кинжалы во вражеские спины при каждом удобном случае.

Получилось все наоборот. Гордая иракская армия, единая с гордым иракским народом, при первом удобном случае побросала автоматы и пулеметы, скинула форму и солдатские бутсы, напялила робы черни из городских трущоб Саддам-Сити и отправилась с удовольствием грабить дом Амаль, самый красивый дом в Багдаде, то есть дом, который был самым красивым, пока иракский народ не обрел долгожданную свободу.

…Я сижу на теплой весенней земле рядом с девятью серыми могильными холмиками, в тени цветущих фруктовых деревьев в саду Детской городской педиатрической больницы в центре Багдада и пытаюсь насладиться теплым и ясным днем без войны. Прошло еще четыре дня, а никто так и не пришел за семьей Хакмата Иосефа, чтобы перезахоронить их, как подобает по законам ислама.

Я уезжаю домой. Моя война кончилась. Я обниму жену, сына и налью коту молока в миску.

Я так и не узнал ничего о семье Хакмата, кроме того, как их звали, сколько им было лет и того, что они мертвы. Я не спорю, что Саддам — сукин сын и палач. Но я не знаю или не понимаю, зачем они погибли, почему именно они, ради чего? Чтобы остальные вздохнули свободно и начали грабить и мародерствовать?

Я не знаю, что они ели в пятницу за семейным завтраком, над чем смеялись и о чем шутили. Я не знаю, была ли у них кошка и кто наливал ей в миску молока. И никогда не узнаю.