ШОК-Н-ШОУ

Последняя мысль придала Перепелкину силы, и он не без труда, но все же поднялся на ноги. И пошатываясь, направился к лестнице. Монументальное сооружение из Пулковской обсерватории, мимо которого он проходил, привело Алексея Викторовича в раздражение. «Вот ведь все из-за этой махины, — подумалось ему. — Не пришло бы кому-то в голову устанавливать ее на крыше, никто на крышу бы и не лазал. И мусора бы тут не было. И Игорь бы не погиб… И Ласточкиной полетать не захотелось бы… Нет, но все-таки что это было? И где Ласточкина? Неужели все-таки улетела?» Сильный порыв ветра заставил Перепелкина слегка покачнуться. А в чуде оптической техники что-то заскрипело. «Вот сейчас как свалится», — пришла на ум Алексею Викторовичу глупая мысль. Но телескоп стоял непоколебимым колоссом, только вот где-то в недрах механизма что-то скрипело все громче и противнее. Любопытство не позволило следователю пройти мимо. Он подошел к сооружению и стал выяснять причину неприятного звука. У подножия платформы, на которой располагался телескоп, он обнаружил две металлические створки, одна из которых под порывами ветра то слегка поднималась, то опускалась, а трение края о край и создавало скрежет. Алексей Викторович дождался, когда створка приподнимется и образуется щель, подхватил металлическую пластину и поднял ее. При свете луны было видно, что под створками находилось пустое пространство метра два в глубину. На чугунной поперечине между створок был укреплен металлический трос. «Ага, — сказал себе Перепелкин. — Уж не этот ли трос потеряли рабочие?» Еще немного поразмышляв, он решился на спуск, открыв и вторую створку. Пространство внизу представляло небольшую квадратную комнату, в которой находился единственный предмет — небрежно сколоченный табурет из неструганых досок. А еще… В комнатке находилась маленькая железная дверь, которую, как ни толкал Перепелкин, открыть не удалось. «Чердак, — понял он. — Это просто бывший чердак. А то, что я принял за специальную платформу, просто еще одно кровельное сооружение. Предназначенное, например, для установки гигантских букв: «Слава трудовому народу». Не исключено, что в былые годы сюда и статую какую-нибудь устанавливали. И где-то есть лестница, ведущая к этой двери. Ну да, конечно, на такой большой крыше должно быть несколько входов-выходов. Так или иначе, но любой желающий может появиться на крыше именно отсюда. И здесь же он может скрыться. Что из этого следует? Что кто-то этим воспользовался? Например, Барчук, чтобы незаметно подкрасться к Игорю и сбросить его с крыши. А потом так же незаметно уйти. Если пользоваться той лестницей, которой пользуются все, можно натолкнуться на нежелательного свидетеля. А вот об этом ходе, наверное, мало кто знает. Кроме, конечно, завхоза пансионата. И кому-то эти его знания пригодились…»

Перепелкин вздохнул, подставил табурет к проему и выбрался на свет божий. «Почему я подумал о Барчуке? — обругал он себя. — Этот покойник, будь он неладен… Он гораздо больше смахивает на существо, любящее чужие полеты. Только чертовщины мне в расследовании не хватает! Да, теперь — Аня Ласточкина… Как же я мог забыть о самом главном? Неужели все-таки я сейчас найду ее на земле?»

9

«Займем места…»

Шекспир. «Гамлет», акт 3, сцена 3

— Итак, ты прогуливаешься возле хозблока, заламываешь руки от волнения и тихим голосом зовешь Вениамина, — инструктировал Глорию Жорик. — Ну, вроде как слегка помешанная. Если минут через десять он не объявится, заходишь в здание и торкаешься во все двери. Со столь же безумным видом. Если тут, как ты говоришь, все его знают, то наверняка кто-нибудь наводку даст.

— А если он будет за какой-нибудь дверью? — испуганно проговорила Глория.

— Тогда песню запоешь, — хмыкнул Жорик. — Мы же поблизости будем — услышим.

— А какую песню? — совсем растерялась она.

— Да хотя бы песню сошедшей с ума Офелии, — сказал он. — Колька Радостев текстуху раскопал в собрании сочинений Шеспира и на музыку положил. Клево вышло.

— Я слова не помню, — улыбнулась Глория. — А музыку и вовсе не знаю.

— Музыку ты сама какую-нибудь придумай, — сказал Жорик. — А слова я тебе сейчас скажу. Без крышки гроб его несли, скок-скок со все-е-х ног, ручьями слезы в гроб текли, прощай, мой голубок. Скок в яму, скок со дна. Это припев, он два раза повторяется.

Алена с Галкой рассмеялись, Глория оторопела, а Боб озадаченно потер подбородок и спросил:

— Колька, значит, теперь на такие слова музыку пишет?

— Ты бы слышал, как он это исполняет! — задушевно произнес Жорик. — Глория, ты слова запомнила?

— Ага… — словно в прострации, проговорила Глория. — Скок в яму, скок со дна.

— Молодец, — похвалил ее Жорик. — Хорошо в роль входишь. Все-таки, наверное, быть тебе звездой.

— Нет, — очнулась Глория и потрясла головой. — Я лучше про пиво буду петь. Чтобы лишний раз порепетировать завтрашнее выступление. А мои глаза, цвета пива, я сегодня ночью так красива… А твои глаза цвета водки, ты бежишь за мной — хвост селедкой…