ШОК-Н-ШОУ

Через некоторое время после мучительных раздумий за утренней чашкой кофе он признался себе, что на самом деле проблема заключалась вовсе не в Марфе. Проблема заключалась в нем, Грише Барчуке — сердцееде и жизнелюбе. Он был влюблен и не видел в ней ни малейшего изъяна — и когда она перед окружающими корчила злыдню, и когда, распустив шелковистые каштановые волосы, ласково-задумчиво смотрела на него, и когда жаловалась своим низким, грудным голосом на то, как трудно ей жить в гармонии с собой и миром, как жаждет она совершенства во всем, и как оно недостижимо… Пока Вениамин был жив, Григорий терзался нешуточной ревностью. Ему бы радоваться словам Марфы «на данном этапе своей жизни я сплю только с тобой», а он изнывал от тоски. Григорию было мало этого «сплю», мало было своей единственности в ее ночной жизни. Он хотел слышать «люблю». Но Марфа, словно угадывая его желание, не уставала каждый день, вернее, каждую ночь повторять: «Я люблю своего Веньку. Он не виноват, что мне с ним совершенно неинтересно заниматься сексом…» Ах, кому рассказать, но ведь Гриша однажды после очередной такой фразы молча возопил к Богу: «Господи, пусть со мной тоже будет неинтересно заниматься сексом, пусть я даже стану импотентом, только бы она меня полюбила!» Потом, конечно, он опомнился и сообразил, что слегка погорячился, и Богу об этом сказал, прости, мол, Боже, что-то меня сегодня не тда занесло, но ведь что было, то было!

Потом Вениамина убили. После его смерти Барчук пребывал в путаных чувствах. Он понимал, что ночное общение с Марфой теперь закончится надолго — нельзя оскорблять память покойного. Одновременно с этим пониманием надежда вспыхнула с яростной силой — теперь ничто не мешает ей сказать «люблю» ему. Пусть не сразу, пусть когда-нибудь. Ведь его нельзя не полюбить, ни одна женщина до сих пор не устояла против его мужественных чар. Но все складывалось вопреки представлениям Григория. Марфа и после смерти любимого супруга относилась к ночным встречам с Барчуком легко, а вот сердце ее по-прежнему принадлежало Вене Молочнику. Только теперь мертвому Вене…

Предыдущей ночью она отдалась ему с прежней силой страсти, а его мучило ужасное чувство вины. Перед мертвым и по-прежнему любимым ею Вениамином. Он до того измучился, что под утро увидел совершенно бредовый сон: они лежат с Марфой, обнявшись, а перед ними стоит улыбающийся Веня, смотрит на них добрым и совершенно безответным взглядом, а затем осеняет обнявшуюся парочку крестным знамением. Сон был подробен в своих мелочах и потому похож на явь — Барчук слышал скрип половиц под ногами Молочника, его тихое дыхание и, казалось, даже чувствует запах его пота. А проснувшись утром, Григорий понял, что давно ему не было так тошно.

В бар, где он пил свой утренний кофе, вошла Марфа.

— Головка бо-бо? — поинтересовалась она своим обычным «дневным» тоном — сухим и деловитым. — Что-то видок у тебя совсем не форматный. Сходил бы в сауну что ли, пока я беседы беседовать с гавриками буду.

— Угу… — слабо кивнул Барчук. — Мне сегодня твой Веня приснился.

— Ну и что? — пожала она плечами. — Мне он тоже приснился.

— Он нас благославлял, — сказал Барчук.

— Гриша, сходи в баню, — недовольно поморщилась она. — Ты сегодня очень-очень не в форме. Почему ты думаешь, если он нас перекрестил, то уж сразу и благословил?

Григорий опешил.

— Ты тоже это видела? — внезапно осипшим голосом спросил он. — Разве людям могут сниться одинаковые сны?

— Ну, приходят же людям одинаковые мысли в голову, — небрежно проговорила Марфа. — И не забывай, дух Вениамина еще не упокоился и имеет власть над живущими. Может быть, ему захотелось явиться нам во сне в одно и то же время.

— Ты это серьезно? — Барчук иронично оттопырил нижнюю челюсть.

— Серьезно, серьезно, — кивнула она и достала из портфеля несколько листков. — Иди в баню и прочитай там сценарий. В полдень начинаем съемки. Попробуй опоздать!.. И не забудь про роман с юными «звездами».

«Непостижимая женщина», — в который раз за последние дни подумал Григорий.

3

«Он был вчера или позавчера

С таким-то и таким-то, там и там-то…»

Шекспир. «Гамлет», акт 2, сцена 1

Мусора на крыше было, действительно, много. Алексея Викторовича, у которого сердце кровью обливалось, когда он видел, как окурок или фантик бросают прямо на тротуар, передернуло от вида такой свалки. И ведь как эта свалка не гармонировала с грандиозным и одновременно изящным творением рук и ума человеческого — гигантским телескопом, нацеленным в небеса!

— Круто, да? — Лена заглянула Перепелкину в глаза. — Вы ночью сюда приходите — не пожалеете.

— И что же, Леночка, сюда пускают беспрепятственно? — спросил он. — Приходи, кто хочешь, пользуйся техникой?

— Конечно, — ответила она. — Это ведь для нас поставили. Правда, иногда здесь съемки проводятся. А в свободное время нам разрешается здесь отдыхать. Душой, — добавила она, подумав.