И мне действительно было жаль. Я много об этом думал. Как Саймон меня нес и как он беспокоился обо мне.
— Все нормально, милый. Не переживай. Мы приехали отдыхать. Папа и Саймон пошли на пляж и взяли с собой воздушного змея. Хочешь, пойдем к ним?
— Не, я побуду в вагончике. На улице жарко. Я посмотрю телик.
— В такой прекрасный день? Не выдумывай, Мэтью. Ну что нам с тобой делать?
Она говорила ласковым тоном, и было ясно, что на самом деле она не думала, что со мной надо что-то делать. Мама иногда бывала доброй. Да, очень-очень доброй.
— Не знаю, мам. Мне жаль, что так получилось. Это я во всем виноват.
— Все забыто, милый.
— Честно?
— Честно. Пойдем запускать змея?
— Что-то не хочется.
— Я все равно не разрешу тебе смотреть телевизор, Мэт.
— Я играю в прятки.
— Ты прячешься?
— Нет, я вожу. Мне надо идти.
Но другим детям надоело ждать, пока я начну их искать, они разбились на маленькие группки и нашли себе другие занятия. Мне все равно не хотелось играть. Я немного побродил вокруг и снова оказался у того места, где встретил девочку. Ее там уже не было. Остался лишь маленький холмик, теперь любовно украшенный парочкой ромашек и лютиков, и две палочки, составленные крест-накрест, чтобы отметить место.
Мне стало ужасно грустно. Мне грустно даже сейчас, когда я об этом думаю. Но все равно, мне пора идти. Честно, кроме шуток. Мне нужно идти.
Семейные портреты
Следующее, что я помню, — это как мама делает радио громче, чтобы я не слышал ее всхлипываний.
Это глупо, потому что я все равно слышу. Я сижу рядом с ней, и она плачет очень громко. И отец ведет себя точно так же. Он плачет, когда ведет машину. Если честно, я не помню, плакал я или нет. Наверное, плакал. Я не мог не плакать. Но когда я прикоснулся к своим щекам, оказалось, что они совсем сухие. Слез не было.
Должно быть, это и называется «оцепенеть». Я просто оцепенел и даже плакать не мог, как говорят иногда по телевизору. В дневных ток-шоу, например. Я ничего не чувствовал, просто оцепенел. И люди в зале понимающе кивают, как будто они все через это прошли и точно знают, каково это. Наверное, со мной тогда случилось что-то подобное, но в тот момент мне было очень стыдно. Я закрыл лицо руками на случай, если мама или папа вдруг обернутся. Пусть они думают, что я плачу вместе с ними.
Но они не обернулись. Я не почувствовал ободряющего пожатия руки у себя на колене, никто не сказал, что все будет хорошо, не прошептал успокаивающе: тише, тише.
И тогда я понял, что остался совсем один.
Это было очень странное ощущение.
По радио диджей неестественно бодрым голосом представлял новую песню, как будто бы это самая лучшая песня на свете и для него самое большое счастье — познакомить с ней слушателей. Просто у меня не укладывалось в голове, как он может радоваться после того, что случилось. Это была моя первая отчетливая мысль. Первое, что я подумал, когда вроде как проснулся. Это самое точное описание того, что было, хотя на самом деле я не спал.
Воспоминания исчезают, как сон, едва мы открываем глаза. Очень похоже. В памяти остались только обрывки: ночь, я куда-то бегу, где-то поблизости полиция.
Я не могу задержать это в памяти. Пройдет еще много времени, прежде чем я смогу к этому вернуться.
Моя бабушка (мамина мама, которую мы зовем бабушка Ну) читает книги Дэниэлы Стил и Кэтрин Круксон, и, едва взяв в руки новую книгу, она открывает ее на последней странице и смотрит, чем все закончится.
Она всегда так делает.
Первое время я жил у нее. Где-то с неделю. Это была очень грустная неделя и, вероятно, самая одинокая в моей жизни. Мне кажется, невозможно чувствовать себя более одиноким, даже если ты совсем один, а не с дедом и бабушкой.
Мой дедушка просто помешан на садоводстве, это все знают. Только сада у него нет. Если подумать, это немного смешно. Но не слишком, потому что он арендует небольшой участок земли недалеко от их квартиры, где выращивает овощи и какие-то травы, типа розмарина и прочих, названия которых я все время забываю.
И всю ту неделю мы провели в саду. Иногда я помогал деду с прополкой, а иногда просто сидел на краю участка и играл на своем «Геймбое» в «Данки Конг», правда, звук приходилось выключать. Но в основном я просто бродил по окрестностям и переворачивал камни в поисках насекомых. Больше всего я любил муравьев. В своем саду мы с Саймоном постоянно искали муравейники. Они ему ужасно нравились, и он упрашивал маму разрешить ему устроить в своей комнате муравьиную ферму. Обычно он добивался своего. Но на этот раз у него ничего не вышло.
Дедушка помогал мне поднимать большие плитки, чтобы я мог посмотреть на муравейник. Муравьи сразу же начинали бегать, как сумасшедшие. Они явно передавали друг другу секретные сообщения и в спешке перетаскивали в безопасные подземные туннели желтые и белые яйца.