Шок от падения

Если вы хотели почитать про это, то выбрали не ту книгу.

— Нет, его здесь нет, — сказал я. — Саймон не разговаривает со мной. Он умер много лет назад.

Мама сжала в руках край скатерти, свисавший со стола.

Доктор Клемент прочистил горло.

— Мне кажется, дело идет на поправку.

— Меня отпустят домой?

— Как я уже сказал, дело идет на поправку, но нужно время. Лучше не спешить. Для начала мы попробуем отпускать тебя из больницы ненадолго. Начнем с одного вечера. Сейчас тебе рано жить одному, но…

— Он мог бы жить с нами, — вмешалась мама. — Мы за ним присмотрим.

— Это, конечно, вариант.

Я плохо помню остальное. Мне было трудно следить за их разговором. Поэтому я не помню, когда вмешалась дама из Центра психического здоровья. Они будут рады принять меня у себя в центре, но сейчас речь идет не о том, кто будет обо мне заботиться, а о том, чтобы в дальнейшем я мог жить самостоятельно.

Так она это сформулировала.

Я никогда не знаю, что отвечать, когда люди говорят такое, и чем заполнить молчание, когда от тебя ждут ответа.

— Как, простите, вы сказали, вас зовут?

Она улыбнулась.

— Дениз. Дениз Лавелл. Рада знакомству.

Я молча уставился на поникший цветок, и в конце концов доктор Клемент демонстративно посмотрел на часы и сказал, что встреча прошла очень продуктивно.

Это было немного невежливо, потому что он на полуслове оборвал человека, с энтузиазмом говорившего о группах дневного пребывания, которые я смогу посещать.

— Извини, Стив, — сказал доктор Клемент. — Время поджимает.

— Нет, нет, я уже закруглялся. Просто хотел сказать, что группа арт-терапии дает отличные результаты. Я слышал, ты хорошо рисуешь, Мэтт? И скоро у нас будет компьютер, это еще один плюс.

Он кивнул мне. И подмигнул.

Полицейский ушел, забрав куклу. Он поднес руку к лицу, изображая телефонную трубку, и одними губами показал отцу Аннабель:

— Я завтра позвоню.

Аннабель почувствовала, что пальцы ее ног отрываются от пола.

Она оказалась на коленях у отца. Если закрыть глаза и сосредоточиться, она и сейчас чувствует тепло его рук на своих залитых слезами щеках. Он прижимал ее к груди, и кромка его галстука щекотала кончик ее носа. Она до сих пор слышит тот разговор.

Они говорили не о куклах. И не о маленьком мальчике. В первый раз за три месяца, прошедшие со дня смерти ее матери, они говорили о ней.

Аннабель рассказала отцу, что мама много раз просила у нее прощения, когда объясняла про рак. Она просила прощения, будто она сама в этом виновата, но ведь это же не так, правда? И отец объяснил: мама жалела, что ее не будет рядом, когда в жизни Аннабель наступит такой момент, что ей понадобится утешение и поддержка. Потому что каждый иногда нуждается в утешении и поддержке. Но Аннабель всегда может прийти к нему, и они вместе подумают, что сказала бы мама.

— Мама хотела бы, чтобы ты читал мне на ночь книжки, — сказала Аннабель.

— Правда?

— Да.

— И она хотела бы, чтобы ты всегда доедала овощи. Даже брокколи.

— Не…

— Ты правда так думаешь?

Аннабель вжалась лицом в его рубашку и пробормотала:

— Нет, наверное, хотела бы. Но она хотела бы, чтобы ты смотрел, как я занимаюсь хореографией, а не уходил на это время в паб.

Если закрыть глаза и сосредоточиться, она и сейчас вспомнит тот разговор до мельчайших подробностей.

— Да, думаю, ты права.

Она помнит, как во время разговора прижимала к подбородку желтое кукольное платье, поглаживая его пальцем. На похоронах все было чужим и непонятным. А потом осталась одна пустота.

Аннабель сидела на коленях у отца до самого позднего вечера. Они вдвоем решили, что в тот раз, в виде исключения, ее мама не стала бы укладывать ее в постель. И они начали прощание.

— Это была поминальная церемония, — пояснила мне Аннабель, улыбаясь сквозь слезы. Она уже не плакала, но ее глаза по-прежнему оставались мокрыми и блестящими. Но она улыбалась, когда сказала:

— Это была поминальная церемония. Потом стало легче.

— Я думаю, ты очень красивая.

— Хм. Ты решил, что я — Бьянка!

— Я ведь немного сумасшедший, правда?

— Немного. Бывает хуже.

— Как ты сказала?

— Когда?

— «Поминальная церемония», правильно?

— Ну, мне так показалось.

— Наверное, это правильно.

— Конечно.

— Аннабель. Я уже могу ехать.

Солнце не садится на востоке. Но когда я увидел светло-голубую полоску на горизонте, мне показалось, что оно вот-вот взойдет.

После собрания мама с папой повели меня в буфет. Мы заказали два кофе и горячий шоколад со взбитыми сливками.

— Получается, что я могу пожить у вас? — спросил я.

— Конечно, в любое время, — сказала мама.

— Я имел в виду, когда меня будут отпускать. То есть не в больнице?

— Так доктор Клемент сказал.

— Но ведь это хорошо?

— Ну конечно.

Мы замолчали, уткнувшись в свои чашки. Женщина в сетке для волос вытирала столы. В очереди к кассе кто-то уронил поднос и стоял, уставившись на осколки, словно ожидая, что они исчезнут сами собой. По громкоговорителю что-то объявили. Люди приходили и уходили. Мы долго молчали. Потом я сказал:

— Я хочу кое-что сделать.

— И что же?

— Не сейчас. Этим летом.

— Ну, до лета еще далеко, — сказал папа.