Шоколад

Закончив читать, я отложила письмо и стала искать раскатившиеся монеты. Одна лежала на столе, вторая — на стуле. В моей ладони блестят два золотых соверена. Один — для Анук. А второй? Инстинктивно я мысленным взором нащупала теплое неподвижное местечко внутри себя, потайной уголок, который и сама еще как следует не изведала.

Головка Анук покоится на моем плече. Я читаю вслух, а она, уже почти засыпая, убаюкивает Пантуфля. В последние недели Пантуфль редко давал о себе знать; его затмили более реальные партнеры по играм. Но изменился ветер, и он снова здесь. Наверно, неспроста. Я тоже предчувствую неминуемость перемен. Придуманная мною сказка о постоянстве — все равно что песочные замки, которые мы некогда строили на берегу. Стоят до первого прилива. И если не море, то солнце разрушает их. К следующему утру на их месте одни развалины. Но я почти не сержусь, и обида меня не гложет. И все же запах карнавала не дает мне покоя, неугомонный жаркий ветер зовет в дорогу. Откуда он? С юга? С востока? Из Америки? Из Англии? Это всего лишь дело времени. Ланскне, со всеми его ассоциациями, уже кажется мне менее реальным, уже превращается в воспоминание. Механизмы сбавляют обороты и останавливаются. Наверно, я с самого начала предвидела подобный исход. С самого начала догадывалась, что мы с Рейно уравновешиваем друг друга и что без него мое присутствие здесь не имеет смысла.

Какова бы ни была причина, этот городок утратил свой забито-убогий вид, его сменило чувство глубокого удовлетворения и полного довольства. Я понимаю, что теперь я здесь лишняя. Повсеместно в домах Ланскне парочки тешатся любовью, дети играют, собаки лают, орут телевизоры… Без нас. Гийом гладит своего пса и смотрит «Касабланку». Люк, один в своей комнате, чуть запинаясь, читает вслух Рембо. Ру с Жозефиной в своем отремонтированном доме мало-помалу открывают для себя друг друга. Сегодня вечером «Радио Гасконь» передавало репортаж о празднике шоколада, высокопарно провозгласив гулянье в Ланскне-су-Танн «очаровательной местной традицией». Отныне туристы не станут проезжать мимо Ланскне, торопясь посетить другие, более интересные края. Я отметила незримый город на карте.

Ветер приносит запахи моря, озона, жареной пищи, дух набережной Жуан-ле-Пен, блинов, кокосового масла, древесного угля и пота. Столько мест ждут, когда ветер сменит направление. Столько страждущих людей. Как долго на этот раз? Полгода? Год? Анук утыкается лицом в мое плечо, и я прижимаю ее к себе, неожиданно крепко, ибо она пробуждается и что-то обиженно бормочет в полусне. «Небесный миндаль» вновь станет пекарней. Или кондитерской, со свисающими с потолками алтейными гирляндами, похожими на синюю колбасу, и коробочками с коврижками, на крышках которых проштамповано: «Сувенир из Ланскне-су-Танн». Во всяком случае, у нас есть деньги, даже больше, чем нужно на то, чтобы открыть новую шоколадную где-нибудь еще. В Ницце, например, или в Каннах, Лондоне или Париже. Анук бормочет во сне. Ее тоже тревожит запах перемен.

И все же мы сделали большой скачок. Безликие гостиничные номера, мерцание неоновых огней, скитания с севера на юг по велению гадальной карты — все это теперь не для нас. Наконец-то мы, Анук и я, сбили спесь с Черного человека, обратили его в бегство, увидели его истинное лицо. Оказалось, что он просто шут, карнавальная маска. Здесь мы не можем оставаться вечно. Но, возможно, Рейно проторил для нас путь в какое-то другое местечко. Благодаря ему мы сможем навсегда осесть в каком-нибудь приморском городке. Или в селении у реки, с полями и виноградниками. Имена мы изменим. Иначе будет звучать и название нашего магазина. Например, «Чудесный трюфель». Или «Дивные соблазны» — в память о Рейно. И на этот раз мы унесем с собой столько добрых воспоминаний о Ланскне. Я держу в ладони подарок Арманды. Монеты тяжелые, увесистые. Золото красноватое, почти как волосы Ру. И опять я подумала, как она догадалась… сколь сильным даром ясновидения обладала эта женщина. Еще один ребенок — на этот раз не от безвестного отца. Ребенок от хорошего человека, пусть тот никогда и не узнает о нем. Интересно, унаследует ли она его волосы, его дымчатые глаза? Я почему-то убеждена, что у меня родится девочка. Даже знаю, как ее назову.