Шоколад

По дороге в Марод он мне сбивчиво поведал о том, что произошло. Ру, испытывая угрызения совести за свою вспышку в «Миндале» минувшим днем и видя, что дверь дома Арманды открыта, решил зайти и увидел, что старушка сидит в кресле-качалке в полуобморочном состоянии. Ему удалось привести ее в чувство настолько, что она сумела произнести несколько слов. «Лекарство… холодильник…» На холодильнике стояла бутылка бренди. Ру наполнил стакан и влил ей в рот несколько глотков.

— А она взяла… и затихла. И я не смог привести ее в сознание. — Его душило отчаяние. — Потом я вспомнил, что у нее диабет. Наверно, пытаясь помочь, я убил ее.

— Ты ее не убил. — Я запыхалась от бега, в левом боку нещадно кололо. — Она очнется. Ты мне поможешь.

— А если она умрет? Думаешь, мне поверят? — сердито вопрошал он.

— Не ной. Врача уже вызвали.

Дверь дома Арманды по-прежнему распахнута настежь, в проеме маячит кошка. Изнутри не доносится ни звука. Из болтающейся водосточной трубы с крыши стекает дождевая вода. Ру скользнул по ней оценивающим взглядом профессионала: «Нужно поправить». У входа он помедлил, словно ожидая приглашения.

Арманда лежала на коврике перед камином. Ее лицо блеклого грибного оттенка, губы синие. Слава богу, Ру выбрал для нее правильную позу: одну ее руку сунул ей под голову в качестве подушки, а шею повернул так, чтобы обеспечить полную проходимость дыхательных путей. Она неподвижна, но едва заметное колебание спертого воздуха у ее губ свидетельствует о том, что она дышит. Рядом — сброшенная с ее колен недоконченная вышивка и опрокинутая чашка с выплеснутым кофе, образующим на коврике пятно в форме запятой. Ни дать ни взять, сцена из немого фильма. Ее кожа под моими пальцами холодна, как рыбья чешуя; в прорезях век, тонких, как мокрая гофрированная бумага, виднеется темная радужная оболочка. Черная юбка на ней задралась чуть выше колен, открывая постороннему взору алую оборку. При виде старых больных коленок в черных чулках и яркой шелковой нижней юбки, надетой под невзрачное домашнее платье, меня вдруг пронзила острая жалость к старушке.

— Ну? — рыкнул в волнении Ру.

— Думаю, выживет.

В его глазах — недоверие и подозрительность.

— В холодильнике должен быть инсулин, — сказала я ему. — Наверно, это лекарство она и просила. Быстро давай его сюда.

Свое лекарство — пластмассовую коробочку с шестью ампулами инсулина и одноразовыми шприцами — она хранит вместе с яйцами. На другой полочке коробочка трюфелей с надписью «Небесный миндаль» на крышке. Кроме конфет, продуктов в доме почти нет. Открытая банка сардин, остатки мелко рубленной жареной свинины в жирной бумаге, несколько помидоров. Я ввела ей препарат в вену на руке. Это я умею. Когда состояние матери начало резко ухудшаться в связи с болезнью, которую она пыталась излечить множеством методов нетрадиционной терапии — акупунктурой, гомеопатическими средствами, ясновидением, — мы все чаше стали прибегать к старому испытанному способу — морфию. Покупали его на черном рынке, если не могли достать рецепт. И хотя мать не жаловала наркотики, она была счастлива, когда боль утихала, и, обливаясь потом, жадно смотрела на башни Нью-Йорка, плывущие перед ее глазами, словно мираж. Я приподняла Арманду. Кажется, она легкая, как перышко, голова безвольно болтается. На одной щеке следы румян, отчего лицом она похожа на клоуна. Я зажимаю ее застывшие негнущиеся руки между своими ладонями, растираю суставы, грею пальцы.

— Арманда. Очнись. Арманда.

Ру стоит растерянный, в замешательстве и одновременно с надеждой во взоре наблюдая за моими действиями. Пальцы Арманды в моих ладонях словно связка ключей.

— Арманда, — громко и властно говорю я. — Тебе нельзя сейчас спать. Очнись.

Наконец-то. Едва уловимый трепет тела, звук, похожий на шорох листьев:

— Вианн.

В следующую секунду Ру уже на коленях возле нас. Лицо пепельное, но глаза сияют.

— Ну-ка повтори, упрямая карга! — Его облегчение настолько велико, что даже больно смотреть. — Я знаю, ты в сознании, Арманда. Я знаю, ты меня слышишь! — Он обратил на меня напряженный нетерпеливый взгляд и, почти смеясь, спросил: — Она ведь заговорила, да? Мне не померещилось?

— Она сильная, — ответила я, качнув головой. — И ты пришел как раз вовремя, а то она провалилась бы в кому. Скоро укол начнет действовать. Продолжай говорить с ней.

— Хорошо. — Он начал говорить, немного сердито, задыхаясь и пристально всматриваясь в ее лицо в надежде увидеть в нем признаки сознания. Я продолжала растирать ее руки, чувствуя, как они постепенно теплеют.

— Не шути так с нами, Арманда. Ишь чего удумала, старая ведьма! Ты же здорова, как лошадь. Тебе еще жить да жить. К тому же я ведь только что починил твою крышу. Неужели я пахал ради того, чтобы все это досталось твоей дочери? Я знаю, ты слышишь, Арманда. Ты же меня слышишь. Чего ты ждешь? Хочешь, чтобы я извинился? Ладно, извини. — По его лицу струятся слезы. — Ты слышала? Я извинился. Я — неблагодарная скотина, извини. А теперь очнись и…

— …орун проклятый…