Лиз понадобился еще час, чтобы убедить меня в том, что согласиться взять деньги, предложенные отцом, – это не эгоистично, а вовсе даже мудро и по-взрослому. Ведь деньги эти он откладывал для меня, чтоб я могла делать с ними все, что захочу. Так почему бы мне не пустить их на устройство бизнеса, о котором я всегда мечтала? Не беспокоясь (по крайней мере, какое-то время) о деньгах? Лиз попросила меня сварганить что-нибудь сладенькое для очередного будуарного девичника, который она поручила мне провести завтра днем. Дженни, подруга ее кузена, устроительница этой сходки, была компьютерным дизайнером. Она предложила помочь Лиз с брошюрами, проспектами, рекламками и т. п. Лиз предупредила ее, что проводить мероприятие буду я и что мне тоже нужно помочь в создании какой-нибудь рекламы для кондитерской. Дженни согласилась в обмен на дегустацию нескольких бесплатных образцов моей выпечки. Я ей готова была собственное сердце дать на пробу, если она мне с рекламой поможет.
После девичника я собиралась отужинать у Лиз с Джимом, выпить вина, поболтать по душам и обсудить название для нашего бизнеса.
«
Я остановила машину, тихонько отстегнула спящего Гэвина, чтобы отнести его в дом и уложить в кроватку. Когда я подняла его с кресла и уложила головку себе на плечо, он обхватил мою шею ручонками и крепко прижался.
– Прррифетса тебе гажон постичь за жмейку-пастилку, – сонно бормотал он. – А мне дедуля дал пенни.
Я подсмеивалась над привычкой моего сына говорить во сне, пока шла до дома и укутывала его в кроватке.
И гадала, говорит ли во сне и
Все утро Лиз добросовестно забалтывала меня, уводя разговор подальше от отца Гэвина, зато теперь, оставшись с мыслями один на один, я вновь дала
Вот «повезло»! Почти пять лет назад я не смогла произвести на него никакого впечатления, а самой пришлось каждый день жить с напоминанием о
7. Утро вечера мудренее
Опершись локтями о стойку бара, она наклонилась ко мне поближе. Ее глаза завораживали. Они казались блюдцами с шоколадным сиропом. Моя единственная! Все эти годы я грезил о ней и вот наконец-то мог видеть ее лицо так близко. Она была такой же сногсшибательной, какой я ее и запомнил.
– Любимая, я тебя повсюду искал, – признался я.
Она засмеялась, и у меня по коже побежали мурашки. Этот до боли родной гортанный смех: он по ночам звучал музыкой в моих ушах. Перегнувшись через стойку, она прошлась пальчиками по моей руке и накрыла ладонью мою ладонь.
– Рюмочки обычно разговаривают с тобой, – с лукавой улыбкой заметила она.
– Погоди, ты – девушка из бара, – смешавшись, произнес я.
– Разве? – ухмыльнулась она.
Она перегнулась через стойку и прижалась щекою к моей щеке, ее губы оказались у самого моего уха:
– Спроси, какой мой самый любимый фильм, – шепнула она.
Повернув голову, я неловко ткнулся носом ей в щеку. От нее по-прежнему пахло чем-то вроде шоколада. Но это уж совсем ни в какие ворота! Кто-то постучал в дверь бара, она тут же подалась назад и закрутила головой во все стороны. Грохот в дверь не смолкал, и она отвлеклась.
– Погоди! Не уходи. Скажи хотя бы, как тебя зовут, – взмолился я.
Она отступала назад все дальше и дальше, а я глаз не сводил с ее лица, запоминая каждую его черточку: карие глаза, густые темно-каштановые волосы, полные губы сердечком, на каждой щеке по ямочке.
Именно так выглядела девушка из бара. Но у этой были такие же глаза и такой же голос, что и у МОЕЙ девушки. Что, черт побери, происходит? Бум-бум-бум.
– Пожалуйста, скажи, как тебя зовут! – завопил я ей вслед.
Разом вскочил, проснувшись от громыханья в дверь и от стука собственного сердца в ушах: я будто марафон пробежал. Прошелся пятерней по волосам и хлопнулся обратно на спину, силясь припомнить,
– ДА УЙМИСЬ ТЫ, ИДИОТ! – выкрикнул я, обращаясь к непрерывному громыханью, раздраженный тем, что так и не сумел ничего вспомнить.
О, Иисусе милостивый, больше я совсем не буду пить.