Тут я тихонько заржал, представив, как наподдала бы мне Клэр, если б я рассказал ребенку о правилах игры «спрячь колбаску». «
– Так мы по телефону звонили. Очень важный телефонный звонок, – объяснила Клэр.
Гэвин взглянул на нее с заметным недоверием.
– На большое расстояние был звонок, – сказал я. – На самом деле очень большой и очень важный. Мы ни минуты больше ждать не могли, чтоб разговор начать, а когда говорили, то остановиться не могли, не то было бы… больно. Вот поэтому и не открыли дверь сразу, когда ты постучал. Ага, в самом деле, очень большой разговор. Мама твоя даже кричала, когда убедилась, насколько он велик.
Тут Клэр не сдержалась, потянулась и ущипнула меня за ляжку, сухо заметив при этом:
– Твой отец слишком преувеличивает, насколько велик на самом деле был телефонный разговор.
У меня рот сам собой открылся, а Гэвин как-то странно поглядел на меня. Клэр же, стоя на коленях, раздраженно смотрела на меня, даже не замечая, что у нее только что сорвалось с языка.
Я же сам не свой сделался, внутри все запело, захотелось нагнуться, сграбастать их обоих в объятия и скакать по комнате. Мы еще не успели обсудить, как сказать Гэвину, кто я такой. Я больше всего на свете хотел, чтоб он звал меня «папа», но, думая о Клэр, не желал подталкивать события. Она ведь столько времени одна на себе весь этот воз тащила, я вовсе не желал наступать ей на ноги. Хотелось, чтоб она сама пришла к такому решению, зная: в том, что касается Гэвина, она может мне верить.
Заметно было, когда она вдруг осознала. Лицо у нее ужасно побледнело, и я даже струхнул на мгновение, как бы она не упала в обморок у моих босых ног. Несколько раз она переводила взгляд с Гэвина на меня, потом глянула на меня в упор и быстро встала на ноги.
– Боже ж мой. Прости. Даже не сообразила, что только что сболтнула, – зашептала она, оглядываясь на Гэвина, не слышит ли. А тот стоял себе, глядя на нас, как на парочку идиотов. – Черт. Прости! Скажу ему, что пошутила. Скажу, что говорила про телефонный разговор или еще что-нибудь. О, боже мой! Какая же я тупица, – бормотала она.
Я потер ладони и взял ее за руки, чтоб успокоилась. Потом заговорил:
– Вот что, послушай меня. Все прекрасно. На самом деле даже лучше, чем прекрасно. Я хотел попросить тебя рассказать ему, только боялся, ты подумаешь, что еще слишком рано.
Клэр облегченно вздохнула.
– Ты уверен? Я не хочу, чтоб ты хоть что-то делал, к чему еще не готов.
– Деточка, я был готов к этому уже тогда, когда вытряхнул из себя всяческую глупость и пришел к тебе поговорить после той первой недели.
Она прильнула ко мне, быстренько поцеловала и обернулась, подхватив на руки Гэвина.
– Так вот, Гэвин. Ты знаешь, кто такой папа? – спросила она его.
А тот не сводил с меня глаз и несколько минут раздумывал над этим. Я даже волноваться стал. Ну как он не захочет меня себе в отцы? Ну как подумает, что я слишком строгий либо слишком глупый? Черт, не надо было заставлять его счищать ту зубную пасту с пола. Разумные отцы не заставляют своих детей заниматься такой ерундой. Разумные отцы водят своих детей на стриптиз и позволяют им дома вечеринки устраивать, травку курят с ними по воскресеньям, пока составляют футбольные команды своих грез.
– Папка – твой папа? – спросил Гэвин.
Клэр кивнула.
– Ты очень умный, малышок! Да, Папка – мой папа. А Картер – твой папа.
Оба мы застыли в молчании, пока Гэвин переводил взгляд с меня на мамочку и обратно.
– Я тебя с собой возьму на танец живота, мы с тобой пива выпьем, когда охота пофантазировать придет, – вырвалось у меня.
Клэр глянула на меня так, будто я ума лишился.
– Можно я его буду звать папа-котях? – беспечно спросил наконец Гэвин, не обращая внимания на мое словоблудие.
Ну да, я цитировал Библию и сравнивал своего сына с богом. Заткнитесь.
Клэр в ответ на просьбу Гэвина рассмеялась и спросила:
– А может, ты станешь просто звать его «папой»?
– А может, мне звать его «папомордой»? – тут же заторговался Гэвин.
Торговался этот малыш за довесок, с каким он мог бы называть меня «папой». Малый – гений. И невесть по какой причине я ощутил беспокойство. Повернулся, взял Гэвина у Клэр с рук и спросил:
– Ты не против, если мы отправим мамочку поспать, а сами обсудим мое новое прозвище, пока я тебя опять в постель уложу?