Шоколад (СИ)

Меня мутило от отвращения к этим двоим. В голове крутились ругательства, обвинения, жажда мести, призыв к высшим силам покарать предателей. Злость разъедала душу, болели руки, отбитые об рожу дока, нервная дрожь сотрясала тело.

Слабак, ты Витя, а не победитель!

— Ты с ума сошла, так злить полковника, — шептала мне Романа на завтраке.

Она назначила себя моей душеприказчицей после того, когда поняла, что Кирилл не имеет на меня виды. Собственно, как и я на него.

Я пожала плечами.

— Дура ты, конечно, но я тебя понимаю. У меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда он сказал «всё». Веришь, нет, в душе такая злость закипела. Когда ты его термос пнула, прямо легче стало.

Ну, хоть кому-то. Мне не помогло.

— Слушай, он так смотрел тебе в спину. У меня мороз по коже. Такой взгляд страшный. Вдруг будет мстить?

Будет!

У него куча вариантов, а я здесь абсолютно бесправное существо.

— Ладно, не куксись. Держись рядом. Я Кирилла попрошу, чтобы он помог, если что.

Ага. Я кивнула. Охранники тут как на подбор помощники…если что…

Сегодня в столовой дежурил лысый Федя, он и скомандовал выходить на площадь. Мы нестройной толпой двинулись на территорию охраны, где стоял пикап. Мельком глянув по сторонам, я скривилась, увидев, Олю и Карину. Прилипли друг к другу, чуть не за руки держаться. Подружки.

Не хотелось портить праздник, глядя на их рожи. Предвкушение волнующего события будоражило сердце, я улыбалась, несмотря на хмурую погоду, и начинающий накрапывать дождь.

В кузове пикапа маячил Кирилл. Он, торопясь, начал выкрикивать фамилии и раздавать посылки, простые пакеты из магазина, которые перед тем как раздать, проверяли от и до. Никому не хотелось мокнуть под дождём. Все женщины получили посылки, для меня ничего не было. Уголки моих губ подрагивали в неестественной улыбке-гримасе, чтобы скрыть дикий вой, который поднимался со дна души. Хотелось орать, а я улыбалась. Настал черёд писем, тоже вскрытых и проверенных, как положено. Кирилл их быстро раздал.

— Готово, — похлопал в ладоши аниматор — затейник. — Все в общежитие. Рабочий день начался.

День для меня закончился. Я застыла на месте, сжимая в правом кармане камень, а в левом осколки красной машинки. Не может быть, чтобы сын не нарисовал маме картинку, не написал печатными буквами, чем занимается, и что нового у него произошло. Пусть муж не собрал продуктовый набор — это можно списать на занятость и забывчивость. Но Данилка! Он не мог не прислать весточку. Мы с ним договорились, что он каждый день будет писать маме и рисовать картинки. Я обещала их все-все прочитать, когда вернусь из…командировки. Но ведь предупреждали, один раз можно отправить письмо! Я же несколько раз повторила об этом!

Боль в ладони отрезвила. Я вытащила руку. Кровь. Провела языком по ране, ощущая железистый запах на губах. Этого не может быть! Не может быть…никогда! Сын написал мне, я уверена. Полковник сжёг письмо Данилки, отомстил, вогнал нож в сердце по самую рукоятку и прокрутил его.

— Майя.

Кирилл уже собирался уходить.

— Что стоим? Иди в корпус.

Я не пошевелилась, глядя в одну точку. Через минуту зашуршала рация.

— Товарищ полковник, тут Бортникова стоит. В ступоре.

Сквозь шорох и треск в рации я услышала ответ.

— Что случилось?

Кирилл скептически поглядел на меня

— Для неё не было ни посылки, ни письма.

— Что ты сделал?

— Ничего. Велел идти в общежитие.

— Не трогай её. Я сейчас.

Связь отключилась, Кирилл отошёл в сторону и демонстративно отвернулся, всем видом показывая, что даже приближаться не будет.

Меня словно толкнули в спину. Я скользнула на подножку пикапа, вытащила из кармана камень и принялась долбить им по лобовому стеклу.

— Эй! Ты что…

Кирилл бросился ко мне. Сетка мелких трещин покрыла стекло. Пусть посмотрят сквозь битое стекло на искажённый мир, как я смотрю на него каждый день. Крепкие руки сдёрнули меня с подножки. Кирилл заломил руку с камнем, бросил меня на асфальт, придавил спину коленом. От боли в суставе камень выкатился. Извиваясь всем телом, я пыталась столкнуть с себя Кирилла, ударить, развернуться корпусом. Я билась как рыба, вытащенная из воды, ненависть придавала мне силы.

К нам уже бежали другие охранники.

— Наручники давай!

На запястьях защёлкнулись металлические браслеты, меня вздёрнули с земли, поставили на ноги, и я увидела перед собой перекошенное от бешенства лицо полковника.

— Ты что творишь!

Плевок ему в лицо.

А ты что?

Ненависть раздирала меня на части, если бы не руки, державшие меня, я бы кинулась на полковника, рвала зубами, била головой. Я стала буйно помешанной зверюгой, ведомой одними инстинктами, которая бросается на прутья клетки, не думая, что погибнет.

Гори в аду! Все горите! Сдохнете! Все сдохнете! Провалитесь в преисподнюю! Вас там ждут!

Вокруг меня образовался невидимый, непроницаемый круг. Никто больше не держал за руки, не прикасался ко мне. Голос полковника проник через пелену сознания.

— Изолятор на пять суток.