Шоколадный папа

Она опирается на стол. Она словно впервые видит Юнатана, но это не имеет ни малейшего значения. Небо обнажается, и Андреа смотрит в синеву, смотрит на Юнатана и думает, что ему стоит выкрасить волосы в ярко-рыжий цвет — получилось бы красиво.

— Каспер встретил другую.

Андреа произносит эти слова так, словно произносила их тысячу раз: как дама в Говорящих Часах называет время, как несносная тетка на централизованном автоответчике: «Новых сообщений НЕТ». И это тоже ужасно смешно. Нет новых сообщений. Как можно зациклиться на том, чего нет? Ведь она знала, что все будет именно так, что наступит конец. Неужели он не понимал этого? «Каспер встретил другую», — повторяет она, видя, что Юнатан смотрит на нее, не произнося ни слова. Смотрит на нее так, словно видит впервые. Словно Андреа его ударила, а ведь она просто стоит перед ним, опустошенная, с брешью вместо Каспера. Черной, печальной и зловонной. Пиво и трава прикрывают дыру, смягчают запах. Я уничтожу, я зарою тебя в землю, черт возьми, ты станешь мне ни капли не нужен.

— Вот как? Жаль. — В словах Юнатана слышится ирония. Андреа ненавидит иронию; возможно, скоро возненавидит и Юнатана. Он смотрит прямо ей в глаза, но она прячет взгляд: она ни за кого ни перед кем не отвечает. — Мне казалось, что ты сама хотела, чтобы я пошел с тобой, я думал, ты хочешь быть со мной, но, как видно, ошибался.

Да, Юнатан, наконец-то до тебя дошло: ты меня не знаешь! Но смеяться больше не хочется.

— Я тоже искала… — фраза повисает вопросительным знаком.

— Вот как, искала?

— Мне плохо.

Андреа слышит, как нечетко произносит слова. Ее тошнит. Пытается снова произнести фразу, но выходит ничуть не лучше. Юнатан смотрит на нее, и вид у него вовсе не такой сердитый, как прежде. Скорее странный. Возможно, грустный. МНЕ ПЛОХО.

— Да, ты говорила, — отвечает он, и Андреа снова хочется на колени, хочется еще пива и косячок. Кажется, скоро будет выступать Боуи? Она не знает, что сказать. Хочется взять его за руку: тогда рука протянется к ней и погладит по щеке, и он улыбнется и обнимет Андреа, как обычно. Но она не желает, чтобы все было как обычно. Пусть все будет иначе. Все должно меняться, развиваться, трава должна зеленеть ярче — по ту сторону, а может быть, здесь все же зеленее, по эту сторону гравиевой дорожки. И вот он уходит. Просто поворачивается к ней спиной и уходит. Может быть, стоит окликнуть его, но Андреа хочется обратно к Йеппе. Смотреть на его узкое лицо, обрамленное светло-каштановыми волосами: никогда раньше она не видела его так отчетливо, он всегда прятался за Каспером, проклятым Каспером, который заслонял собой Йеппе, лишая Андреа возможности любить других. Борода, которая царапает щеки. Нет, она не станет окликать Юнатана. Андреа смотрит ему вслед, и он кажется все больше и больше, хотя расстояние между ними все увеличивается.

— Кто это был? — спрашивает Йеппе, снова усаживая ее себе на колени. Она садится поудобнее. Эти колени — то, что ей нужно.

— Старый приятель, — отвечает она, с удовольствием делая большой глоток пива.

— Похоже, он расстроен.

— Ничего страшного. Мы просто плохо ладим.

Она улыбается, и он целует ее. Почему ты ничего не сказал, Каспер? Может быть, я избавилась бы от тебя гораздо раньше. Время от времени нужно делать выбор. Андреа могла бы броситься догонять Юнатана, но решила остаться здесь и сейчас, и Йеппе протягивает ей косячок, и она вдыхает дым, который меняет все вокруг: пусть мир будет таким, пусть меняется, пусть меняет цвета. Объятия другого, совсем другого мужчины.

Новые и новые мысли, и во всем есть смысл. Все, абсолютно все будет так, как должно быть. Даже то, что она потеряла свой полосатый пиджак, спотыкаясь и падая в толпе, в поисках Йеппе, который внезапно исчез, как только она отлучилась обнять Хельгу. Андреа спрашивает, не видел ли кто-нибудь полосатый пиджак. Это, несомненно, знак. Начать сначала — это вовсе не страшно. Потому что в ту минуту, когда она суетится вокруг, обкуренная до мозга костей, кто-то берет ее за руку и ведет в нужную сторону — к сцене, на которой стоит Дэвид Боуи.

Шары подскакивают и летят ввысь, выше и выше, затем опускаются в толпу. Шары с лицами — светящимися, радостными и грустными.

Она стоит довольно далеко от сцены, но видит его — точнее, знает, что видит именно его: Дэвида Боуи. Слышит, как он поет, и ее обнимают руки, и все пронизано волшебством.

Она чувствует себя исполнительницей главной роли в каком-то фильме, и эта сцена — либо начальная, либо заключительная. Андреа хочется прикоснуться к огромным шарам, но она не достает. Касается рук, которые держат ее, стараясь не потерять (впрочем, разве не она потеряла его первой?). Откидывается назад: а вдруг Йеппе снова исчез и на его месте оказался какой-нибудь незнакомец, но Йеппе по-прежнему с ней.

Стоять, прислонившись к его груди, гладить его пальцы, и Боуи поет, поет специально для Андреа, — но она не слышит, что он поет. Прожектор на секунду выхватывает ее лицо из толпы и проносится дальше. Йеппе обнимает ее, наклоняется к ее уху: