Шолох: Теневые блики (СИ)

Эффект был смазан тем, что я ползала по полу, а он пафосно сидел на столе, но все же:

— Тогда давай-ка упаковывай свои прозрачные ножки и пошли работать, Полынь. Что расселся, как девчонка?

— И впрямь.

Он деловито натянул сапоги, тем самым скрыв предмет моих сомнений, и двинулся к выходу из кабинета. Я поспешила за ним. Полынь крепко, как всегда, запер наш кабинет. Когда мы уже шли прочь по коридору, какое-то отчаянное трепыхание раздалось из покинутой комнаты. Полынь не хотел возвращаться, но я настояла — и не зря.

О внутреннюю сторону двери билась увесистая оранжевая ташени. Оранжевый — цвет Дахху. Ну, если по чесноку, это цвет еще порядка ста тысяч шолоховцев, но в первую очередь — Дахху. Ведь мы меряем мир по себе.

Куратор не дал мне спокойно прочитать записку. Он уже убегал прочь в сторону департамента Ищеек. Нам требовалось много рабочей силы, и он спешил ее добыть. Я рванула за ним, сжимая птичку в руках. Цоканье моих невысоких каблуков по коридору оживляло тишину кругом. Полынь, как всегда, умудрялся перемещаться абсолютно бесшумно.

В итоге ташени я прочитала только несколько минут спустя.

Она гласила: «Милая Тинави! Пишу сказать, что сегодня ночью состоялось мое лечение! Это просто колоссально! Люди из снов — это были бокки. По ночам они молили меня найти их. Вели свой сказ, столь помогший мне с «Доронахом», но финал истории приберегли для личной встречи. В итоге я рискнул пройти один непростой обряд, в процессе которого участники сталкиваются бокки лицом к лицу. Знала бы ты, как мне полегчало! Духи рассказали мне такое, ТАКОЕ. Хотя по большей части они пытались меня убить… Неважно. Сейчас лежу, жутко тошнит. Местный лекарь милостиво оставила меня в одиночестве в Храме Белого Огня. Если можешь, забери меня. Ведущий обряда — Митрас Голь, ты его помнишь, наверное, — сказал, что я был самым сильным из всех участников. Поэтому и терпел дольше всех. Остальные уже отсыпаются по домам, а я все еще разбит. Впрочем, расскажу при встрече. Отправляю отложенную ташени, зная, как ты любишь поспать. Она придет к тебе в десять утра. Так что забери меня скорей, увези за сто морей, как поется в песне. Чую, морфий слегка влияет на мое сознание. С нетерпением жду встречи, с любовью, Дахху».

У меня отвисла челюсть.

— Полыыыыыынь, — взвыла я, догоняя куратора, который уже что-то деловито приказывал выстроившимся по стойке «смирно» Ищейкам. Голос мой звучал, как сирена:

— Полыыыыыыыыыынь!

Внемлющий, который к этому моменту уже инспектировал дежурных Ищеек, быстро обернулся, почуяв в издаваемых мною звуках нечто, свидетельствующее о катастрофе.

— Ты знал, что мой друг Дахху из Дома Внемлющих проходил сегодня обряд Ночной пляски? — натурально зашипела я, хватая куратора за грудки. Глаза Полыни сузились.

— Знал.

— А почему не сказал!?

— Чтоб ты не нервничала.

— Да, вот только, судя по его собственным словам, он был там самым сильным, — я в отчаянье начала трясти оранжевой бумажкой перед лицом Полыни. Губы у меня тряслись не меньше. Куратор сделал шажок назад и оказался в пренеприятнейшем положении: прижатый к стене, с мелкой всклокоченной пигалицей, вцепившейся ему в костюм. То есть со мной. Я бы хотела вспомнить детский стих про слона и собачку, но нет, в нашем случае было две собачки. Одна — мелкая и злая. Другая — покрупнее, лохматая и оторопевшая.

Ищейки, кажется, даже дышать перестали, став свидетелями ссоры Ловчих. Один из них исподтишка достал имаграф…

Куратор перехватил мое запястье, выдернул из рук ташени. Быстро прочитал. Потом рявкнул сотрудникам:

— Шелли, свяжись с Митрасом, запроси местоположение участников «Ночной Пляски». Инвернесс, подбери персонал для слежки. Лайо, всех, кто участвовал в передаче бумаг из библиотеки — в пыточную!

После этого куратор сграбастал меня за запястье и бегом потащил прочь по коридору. Потом по следующему. И еще по одному. В общем, обратно сквозь Ведомство мы промчались, как вихрь. Мне всегда казалось, что в серьезных государственных учреждениях даже идти быстрым шагом — это неприлично. Что уж говорить про спринт! Но нет — окружающие отнеслись к нашей эстафете весьма философски. Наконец мы выскочили из здания, будто пробки из бутылки.

— Садись на Димпл, — приказал мне Полынь. Он уже подбегал к своей лошади, мирно пасущейся в сквере.

— Может… лучше… на Патрициуса? — задыхаясь, предложила я и окинула взглядом Министерскую площадь.

Скучающий перевозчик, кажется, опять умудрился продолбать свой значок. Во всяком случае, выражение лица у кентавра снова было преозадаченным. И стоял он все под той же яблоней. Мда.

— На Димпл, я сказал! — рявкнул Полынь.

Я не стала спорить.

— Не шевелись, дыши только носом и постарайся не думать, — проинструктировал куратор, — И, главное, не мечтай оказаться «где-то еще». А то нас просто разорвет.