Шолохов

После того как все прочитали шестую часть, единогласно решили на секретариате: в этом виде ее не печатать. Давний знакомый Михаила, бывший махновский комиссар Гроссман-Рощин предложил даже не печатать вообще, а автора исключить из рядов пролетарских писателей за идеализацию черносотенного казачества, но Авербах, проницательно глянув на Иуду Соломоновича сквозь пенсне, сказал, что едва ли такое решение поддержит ЦК. Шолохов должен учесть пожелания, которые ему высказали рапповские руководители, когда поддержали его на первом и втором пленумах РАППа. По предложению Фадеева возвратить рукопись и беседовать с Шолоховым было поручено Аузгину, с самого начала придерживающемуся правильной линии в отношении «Тихого Дона». Лузгин, долгие месяцы триумфа романа ходивший как оплеванный, даже не скрывал своей радости. Глаза его заблестели, сутулые плечи распрямились. Пришел и на его улицу праздник!

— Мы не можем позволить вам рассказывать о восстании, которого на самом деле не было, — категорически заявил он при встрече Михаилу.

— Как — не было? — поразился тот. — Почему вы так решили? Историки почти ничего не пишут о нем, это верно, но это же не значит, что его вовсе не было. Возьмите книгу Какурина «Как сражалась революция». Его сведения содержат ошибки, но в самом факте восстания он не сомневается!

— Я не читал Какурина, но наводил справки, в том числе в Штабе РККА. Никто про такое восстание ничего не знает.

— Так это же Троцкий уничтожил все документы, чтобы не держать ответ за преступное расказачивание, приведшее к восстанию! Он же руководил тогда армией! Нашли где спрашивать — в Штабе РККА! Вы поезжайте в архив Северо-Кавказского ГПУ в Ростове. Меня туда допустили в прошлом году по письму из РАППа. Там полно документов о восстании!

— Однако вы их почему-то не приводите. Я не знаю, как в Ростовском ГПУ, а на Лубянке тоже отрицают возможность столь масштабного восстания. Мелкие банды, говорят, на Дону водились всегда, но чтобы целые дивизии… Такое ощущение, что вы выдаете желаемое за действительное.

— Вы выбирайте слова. Что значит — «желаемое»? Да я, если хотите знать, лично видел это восстание. Что же мне, своим глазам не верить?

— Я сказал так, потому что и у меня, и у товарищей, читавших шестую часть, твердое ощущение, что вы оправдываете повстанцев.

— Я не оправдываю их, а объективно рассказываю о причинах, вызвавших восстание.

— Мы, большевики, не признаем так называемой всеобщей объективности. Мы считаем, что есть объективность революции и субъективность контрреволюции. С этой точки зрения шестая часть видится нам субъективной. Вы знаете, я все чаще думаю, что если бы вы прислушались к моим словам тогда, когда «Тихий Дон» еще не был напечатан, вы бы избежали сегодня многих ошибок.

«Ах, вот как! — подумал Михаил. — Не послушал тебя! Да я лучше никогда ни одной строки больше не напечатаю, чем буду тебя слушать!» Он молча протянул руку за своей папкой, взял ее и, не прощаясь, ушел.

Сейчас он был более уверен в себе, чем два года назад, когда поступил точно так же. Счет письмам, которые он получал в редакциях от читателей «Тихого Дона», шел на тысячи. Люди ждали продолжения романа, недоумевали, почему оно задерживается. Нужно было не суетиться, спокойно заканчивать третью книгу, благо деньги на жизнь теперь были, а потом пробивать ее в обход рапповцев — может быть, через Горького, может быть, через Луначарского, которые весьма высоко оценили первые книги романа. Правда, требовалось все же поговорить с Фадеевым, чтобы расставить точки над «I»: в «Октябрь» нести третью книгу, когда она будет закончена, или искать другой журнал. Михаил позвонил ему по телефону и спросил:

— Саша, с какой формулировкой мне вернули главы из шестой части? А то, знаешь, из разговора с твоим Лузгиным я не очень-то это понял. Вы вообще отказываетесь от «Тихого Дона»?

— Ну что ты, Миша! Неужели Лузгин тебе не сказал? Напротив, мы ждем, чтобы ты как можно скорее доработал шестую часть и отдал печатать!

— В таком случае я должен знать, что дорабатывать.

— И этого Лузгин не сказал? Нужно было бы мне поприсутствовать, да знаешь — запарка… РАПП, Гослитиздат…

— Понятно. У вас этот Лузгин как заколдованный: ему одно поручают, а он говорит другое. Еще Серафимович удивлялся. Так вот: Лузгин обвинил меня в сочувствии к вешенским повстанцам. Но это еще полбеды. Он сказал, что самого восстания никогда не было, поэтому вы не можете мне позволить рассказывать о нем. Едва ли так должно звучать предложение о доработке. Скажи мне: ты тоже считаешь, что Вешенского восстания в 1919 году не было? Ты ведь работал в Ростове, должен знать.

— Старик, я же не работал в Ростове в 19-м году… Но кое-что, действительно, слышал. Возможно, Лузгин и перегнул палку…

— Ну, так выпрями ее. Что вам от меня надо?

Вопрос, поставленный столь прямо и лаконично, видимо, озадачил Фадеева. С минуту на другом конце провода было молчание. Потом Фадеев спросил:

— Миша, ты помнишь, о чем говорили на сентябрьском пленуме?

— Там много о чем говорили.