Шолохов. Незаконный

Настроения на Дону начали резко меняться – до той поры почти уже готовые склониться на сторону большевиков, казаки по собственному почину начали создавать отряды самообороны. В «Тихом Доне» в это же время на хуторе Татарском формируют добровольческую сотню. Туда безо всяких видимых причин, но скорее в силу общей инерции попадают Григорий Мелехов и его товарищ Христоня. Возглавит сотню хорунжий Пётр Мелехов.

Шолохов пишет так: «Молодые ехали поневоле, старые – по ретивой охоте».

Отправившись в первую экспедицию, Мелехов с казаками проезжают мимо Каргинского. На всяком ключевом сюжетном повороте Шолохов словно нарочно проводил главных героев мимо своего родного хутора.

«Спускаясь с горы в Каргинскую, казаки повстречали подростка-казачонка, гнавшего на попас быков. Шел он, оскользаясь босыми ногами, помахивая кнутом. Увидев всадников, приостановился, внимательно рассматривая их и забрызганных грязью, с подвязанными хвостами лошадей.

– Ты чей? – спросил его Иван Томилин.

– Каргин, – бойко ответил парнишка, улыбаясь из-под накинутой на голову курточки».

(Фамилия Каргин была самой распространённой в хуторе, её носило множество местных).

Томилин спрашивает:

«– Ушли ваши казаки?

– Пошли. Красногвардию пошли выбивать. А у вас не будет ли табачку на цыгарку? А, дяденька?

– Табачку тебе? – Григорий придержал коня.

Казачонок подошёл к нему. Засученные шаровары его были мокры, лампасы ало лоснились. Он смело глядел в лицо Григорию, выручавшему из кармана кисет, говорил ловким тенористым голосом:

– Вот тут зараз, как зачнёте спущаться, – увидите битых. Вчерась пленных, краснюков погнали в Вёшки наши казаки и поклали их… Я, дяденька, стерёг скотину вон возле Песчаного кургана, видал оттель, как они их рубили. Ой, да и страшно же! Как зачали шашками махать, они как взревелись, как побёгли… Посля ходил, глядел… У одного плечо обрубили, двошит часто, и видно, как сердце в серёдке под кровями бьётся, а печёнки синие-синие… Страшно! – повторил он, дивясь про себя, что казаки не пугаются его рассказа, так по крайней мере заключил он, оглядывая бесстрастные и холодные лица Григория, Христони и Томилина.

Закурив, он погладил мокрую шею Григорьева коня, сказал: “Спасибочко”, – и побежал к быкам.

Около дороги, в неглубоком, промытом вешней водой яру, чуть присыпанные суглинком, лежали трупы изрубленных красногвардейцев. Виднелось смугло-синее, как из олова, лицо с запекшейся на губах кровью, чернела босая нога в синей ватной штанине.

– Тошно им прибрать… Сволочи! – глухо зашептал Христоня и вдруг, секанув плетью своего коня, обгоняя Григория, поскакал под гору».

Шолохов будто бы знал этого пастушка и сам однажды – а то и не раз – слышал подобные диалоги.

Бесстрастные лица у казаков (блистательно точная деталь!) были оттого, что они уже навидались подобного. И ещё оттого, что догадались: дальше будет куда страшней.

* * *

10 мая Подтёлкова и его товарищей взяли в плен казаки подъесаула Захара Спиридонова. 11 мая, на Святую Пасху, в хуторе Пономарёве Подтёлков и комиссар его отряда Кривошлыков были повешены, а остальные участники их отряда расстреляны.

Обычность и ужас истории этой в том, что Подтёлков и Спиридонов в Первую мировую воевали в одной батарее: Подтёлков тогда был за храбрость награждён двумя Георгиевскими крестами и дослужился до звания подхорунжего; урядник-сверхсрочник Спиридонов был произведён за воинские заслуги в прапорщики. И вот бывший подчинённый загнал подхорунжего на сук.

Подтёлков и Кривошлыков приняли смерть с безупречным мужеством. Есть фотография, запечатлевшая их перед казнью: два гордых и прямых человека с бесстрастными лицами.

В «Тихом Доне» сцена казни Подтёлкова, Кривошлыкова и красноармейцев их отряда завершает второй том эпопеи: страницы написаны с обескураживающей силой.

Гришка Мелехов, на этот раз угодивший к белым, явившись к месту казни, сталкивается с Подтёлковым лицом к лицу. Тот успевает прошептать: «И нашим и вашим служишь? Кто больше даст? Эх ты!..»

Мелехов покинет место казни, чтоб не видеть происходящего.

Сначала бессудное убийство Чернецова и казнь бойцов его отряда, следом казнь подтёлковцев – в Пасхальный день! – разрывают мелеховскую душу надвое.

В казни принимает участие товарищ и сродственник Мелехова – Митька Коршунов, родной брат мелеховской жены Натальи. Отца Митьки и Натальи Мирона Коршунова Шолохов, как уверяют старожилы, писал с одного из каргинских богатеев – Мирона Каргина. Сын этого Каргина действительно участвовал в казни подтёлковцев.

Казнь Подтёлкова и его подчинённых наблюдал ещё один важный в нашей истории человек – казак Харлампий Васильевич Ермаков. Один из главных прототипов Григория Мелехова, хороший знакомый шолоховской семьи, собеседник Михаила Шолохова. Есть известное в поздних пересказах свидетельство, что Ермаков в те дни заезжал к Александру Михайловичу Шолохову и рассказал о случившемся на Светлую Седмицу в присутствии сына.

Таким образом минимум двух участников этой трагедии Шолохов видел, знал.