Шолохов

3 июля. Сталин выступил по радио. Шолохова, как и других, его речь поразила — вождь еще никогда не обращался так к народу: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота!..» Признал, что быть войне жестокой, тяжелой, закончил духоподъемно и афористично: «Все для фронта! Все для победы! Наше дело правое. Враг будет разбит!»

Но все нет Шолохову ответа из Москвы. Тогда он сам расчехлил свое отныне военное перо. Передал в «Правду» огромный очерк «На Дону». Он появился в газете 4 июля.

В этот день Гитлер заявил — знал, что его войска прут напролом: «Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически он войну уже проиграл…»

Гитлеру не дано было узнать настроений «противника».

Шолохов знал! В своем очерке запечатлел слова казачки на проводах мужа в армию: «Вот и опять эти немецкие б… лезут на нас. Не дали нам с тобой мирно пожить… Ты же, Федя, гляди там, не давай им спуску!» (После войны текст стал укрощаться — не стало более выразительной «б…»; кто проявлял бдительность — редактор или сам Шолохов, — неизвестно.)

Страна читала здесь же и монолог «немолодого, со впалыми щеками казака». Ему было что сказать — прошел через плен у германца в Первую мировую: «Запрягали нас по восемь человек в плуг. Пахали немецкую землю. Потом отправили на шахты. Норма — восемь тонн угля погрузить, а грузили от силы две. Не выполнишь — бьют. Становят лицом к стене и бьют в затылок так, чтобы лицом стукался об стену. Потом сажали в клетку из колючей проволоки. Клетка низкая, сидеть можно только на корточках. Два часа просидишь, а после этого тебя оттуда кочергой выгребают, сам не выползешь…» У казака самая что ни есть всенародная фамилия — Кузнецов. Доживет ли этот горемыка, чтобы прочитать рассказ «Судьба человека» о герое-мученике с такой же всеобще русской фамилией Соколов?

Закончил очерк так, чтобы страна отрешалась от довоенного «пролетарского интернационализма»: «Великое горе будет тому, кто разбудил эту ненависть и холодную ярость народного гнева!»

В «Тихом Доне» по-иному запечатлел прощание с домом казаков, которых в 1914-м призвали воевать: «Буднее, кровное, разметавшись кликало, голосило: жены, дети, любушки, неубранные хлеба, осиротелые хутора, станицы… Единственное, что ворвалось в память каждому» (Кн. 1, ч. 3, гл. VII).

Однако отчего же это ему все нет никакой команды из Москвы? Уж мобилизован выпестованный им Колхозный театр казачьей молодежи. Отныне ему задание выступать перед защитниками Дона. Потом, к зиме, мужчин-артистов взяли воевать — кто-то славно погиб, кто-то вернулся в славных наградах.

В Москве нарком телеграмму Шолохова переадресовал начальнику Главного политического управления РККА Мехлису. Тот, прочитав, сказал: «Конечно, послать Шолохова комиссаром полка, дивизии можно было бы. Одно его слово подымало бы людей в бой…» Но главный редактор военной газеты «Красная звезда» Давид Ортенберг затребовал его к себе в редакцию специальным корреспондентом. Он подбирал литотряд большой стратегической мощи. Еще бы: Алексей Толстой, Андрей Платонов, Александр Фадеев, Константин Симонов, Илья Эренбург, Петр Павленко, Евгений Габрилович, Александр Кривицкий…

И тогда в Вёшки от Ортенберга пришла телеграмма: «Явиться к месту назначения». И еще просьба написать что-нибудь о настроениях казаков.

Редактор вспоминал: «Шолохов явился раньше, чем мы ожидали…» Выглядел он бывалым бойцом: в командирской гимнастерке, в бриджах-галифе, сапогах, а на ремне при бляхе с командирской звездой бросался в глаза пистолет в кобуре.

Сдал редактору свой первый боезаряд — очерк «В казачьих колхозах». В конце напомнил далекую историю из жизни своего земляка, который стал героем очерка: «Дед мой с Наполеоном воевал и мне, мальчонке, бывало, рассказывал. Перед тем как войной на нас идтить, собрал Наполеон ясным днем в чистом поле своих мюратов и генералов и говорит: „Думаю Россию покорять. Что вы на это скажете, господа генералы?“ А те в один голос: „Никак невозможно, ваше императорское величество, держава дюже серьезная, не покорим“. Наполеон на небо указывает, спрашивает: „Видите в небе звезду?“ — „Нет, — говорят, — не видим, днем их невозможно узрить“. „А я, — говорит, — вижу. Она нам победу предсказывает“. И с тем тронул на нас свое войско. В широкие ворота вошел, а выходил через узкие, насилушки проскочил. И провожали его наши до самой парижской столицы. Думаю своим стариковским умом, что такая же глупая звезда и этому германскому начальнику привиделась…»