Шолохов

Он тут же вспомнил, что это жена расстрелянного «по политике» до войны прекрасного поэта Бориса Корнилова, и сама сидела, но повезло — освободили досрочно.

Она к нему отнеслась — ведь сам Шолохов! — с полным доверием: «Я убедилась, что о Ленинграде ничего не знают… На радио, не успела я раскрыть рта, как мне сказали: „Можно обо всем, но никаких упоминаний о голоде. Ни-ни…“ Мне ведь так и не дали прочитать по радио ни одного из лучших моих ленинградских стихов. Даже „Новогодний тост“ признан „мрачным“, а о стихотворении „Товарищ, нам горькие выпали дни“ сказано, что это „сплошной пессимистический стон“, хотя „стихи отличные“ и т. д. Здесь все чужие и противные люди… О Ленинграде все скрывалось, о нем не знали правды так же, как об ежовской тюрьме… Нет, они не позволят мне ни прочесть по радио „Февральский дневник“, ни издать книжки стихов…»

Услышал в продолжение, что ее настойчивым просьбам и мольбам только что отказал председатель Всесоюзного радиокомитета. Вечером, в гостинице, она читала Шолохову свои «запретные» стихи.

Через некоторое время узнал, что на каком-то заседании писательского начальства критиковали «Февральский дневник» и еще одну ее книгу — «Мой путь».

Шолохов восстал! Проникся одной за другой бедами опальной, но честной поэтессы. Ольга Берггольц внесет в свой дневник: «В мае 1942 года в „Комсомольской правде“ по инициативе Шолохова был опубликован „Февральский дневник“ и вскоре после этого „Ленинградский дневник“. Они вызвали горячий отклик у читателей и на всех фронтах…»

Понравилась ему новая знакомица. Встреча с ней и ее рассказы о жизни умирающих, однако несломленных блокадников, вызвали желание обратиться к ним со словом поддержки. Написал «Письмо ленинградцам». Сказал: «Когда возвратишься к себе, прочитай…» Письмо было прочитано по радио: «Родные товарищи ленинградцы! Мы знаем, как тяжело вам жить, работать, сражаться во вражеском окружении. О вас постоянно вспоминают на всех фронтах и всюду в тылу. И сталевар на далеком Урале… и боец, разящий немецких захватчиков в Донбассе…»

Но и на Южном фронте было тяжело. Гитлер 5 апреля отдал приказ: «Необходимо прежде всего сосредоточить для главной операции на Юге все наличные войска с целью уничтожить противника на подступах к Дону…». Шолохов узнал, что 1 мая 11 немецких дивизий прорвали оборону и ринулись вперед, в том числе к его Дону.

Сталин подписал самый жестокий в войну приказ — в нем под угрозой расстрела провозглашено: «Ни шагу назад».

Многого насмотрелся здесь Шолохов. Не все вошло в очерки. В блокноте, к примеру, осталась волнующая запись: «Был тяжело ранен в грудь один черноокий парень. Ох, как не хотелось ему уходить из жизни! Поначалу он еще говорил. Передал своему русскому другу фотографии матери, жены, детей, письма и попросил его отослать все это родным. Когда силы окончательно покинули его, он в беспамятстве заговорил на родном: „Че!.. Че!..“ — напрягаясь, выкрикивал он в предсмертном отчаянии…» Шолохову пояснили: «че» — это по-армянски «нет».

Немцы были остановлены по левому берегу Дона на одном из участков фронта около города Серафимович.

Куйбышевская авиакатастрофа потянула за собой продолжение, испытание Шолохова на порядочность.

В день рождения полкового комиссара Шолохова Верховный главнокомандующий Сталин пригласил его отужинать. Выкроил для писателя время в своей невероятной круговерти вседержавных тревог. Застолье, добрые пожелания-тосты, но велик почет не живет без забот. Сталин узнал о контузии и участливо предложил: поезжайте, Михаил Александрович, долечиваться в Грузию. Потом, обнаруживая знание того, как произошла контузия, сказал: «Говорят, летчик был пьян, его судить собираются». Шолохов ответил: «Ручаюсь, что пьян не был». — «Как можете ручаться?» — «Я с ним перед взлетом общался, потому и утверждаю». Спас человека — одной жертвой меньше.

Под конец Сталин поднял бокал: «Идет война, тяжелая, тяжелейшая. Кто о ней после победы ярко напишет? Достойно, как в „Тихом Доне“? Храбрые люди изображены — и Мелехов, и Подтелков, и еще многие красные и белые, а таких, как Суворов и Кутузов, нет. Войны же, товарищ писатель, выигрываются именно такими великими полководцами. В день ваших именин мне захотелось пожелать вам крепкого здоровья на многие годы и нового талантливого, всеохватного романа, в котором бы правдиво и ярко, как в „Тихом Доне“, были изображены и герои-солдаты, и гениальные полководцы, участники нынешней страшной войны».

Через месяц в годовщину начала войны, 22 июня, «Правда» напечатала шолоховский рассказ «Наука ненависти».

В то время Шолохов узнал о том, что по отчаянности положения обкомовцы в его Вёшках создали как бы центр для связи с армейскими штабами и для руководства партизанами в северных районах области. Луговой нашел возможность сообщить другу, что немцы стали что-то сооружать на другом берегу Дона — прямо напротив станицы.