Глава пятая
1945: ПОБЕДНАЯ ТЕЛЕГРАММА
Казалось бы, конец войны совсем рядом, но победа не приходит без все новых жертв.
Шолохов в Вёшках — работает над продолжением военного романа далеко от Москвы, чтобы ничто не отвлекало.
Вёшки — Киев — Кенигсберг
3 января у младшей — Маши — день рождения. Радость!
Через неделю совсем другое в сердце. Осмотрелся, с райкомовцами пообщался и пришел в ужас. Плохи дела в районе. Поредели ряды районщиков. Лугового, к примеру, перевели с повышением в обком. Плохо то, что во многих колхозах нет хороших руководителей. Шолохов шлет письмо на Украину Плоткину (с верой, что годы образумили былого председателя колхоза, как помним, прототипа Давыдова, — уж очень крут был с людьми): «Людей работающих в Вёшках — мало, а дела — до чертовой матери! Не думаешь ли бросить свое директорство и переезжать на Лебяжий? Я лично был бы рад видеть тебя в наших краях, да и колхозники о тебе вспоминают частенько. Собирайся-ка к весне, да махай в родные края, что ты на это скажешь?..» Плоткин в ответ ссылается на свое киевское начальство — мол, не отпускает. Шолохов каким-то образом связался со Сталиным. Из Вёшек уходит телеграмма с пометкой «Молния»: «Товарищ Сталин разрешил тебе работать Вёшенском районе. Немедленно выезжай. Выезд телеграфь. Привет. Шолохов, Луговой». Но вышла осечка — отказался Плоткин снова становиться Давыдовым.
23 февраля 1945 года скончался Алексей Толстой. Шолохов не мог не выразить своих скорбных чувств. Через день в «Правде» появилась его статья «Могучий художник»: «…все в строгих и взыскательных руках Толстого обретало искрящиеся жизнью краски и поражало своей почти осязаемой, скульптурной выпуклостью, могучим мастерством истинного художника…» Выделил военную публицистику: «В тяжелые для Родины дни, когда гитлеровцы рвались к Москве, Толстой, верный сын разгневанной России, исполненный глубокой веры в свой народ, воскрешал перед советскими людьми историческую славу русского прошлого, заветы наших великих предков… И становится по-человечески грустно, что он не дожил до дня окончательной нашей победы, которая так близка».
В день похорон Шолохов примчался в Москву, чтобы попрощаться с Толстым. Даже выступил с проникновенной речью.
В марте Шолохов получил указание от газеты быть на Третьем Белорусском фронте. Взглянул на карту — она подсказывала, где будут главные бои: Тильзит! Пиллау! Прейсиш-Эйлау! Кенигсберг! Названия, известные еще из истории войны с Наполеоном и той войны, которую он описывал в первой книге своего «Тихого Дона».
Наступление начиналось по ранней весенней распутице на десятый день пребывания военкора на этом фронте… Странные для русского солдата в марте дожди. Каково будет пехоте; непроглядные туманы и низкие тучи… Каково летчикам? Каково танкам преодолевать тягучие прусские при такой погоде зыби-хляби? Кто-то из офицеров признался Шолохову, что ему вспомнился «Тихий Дон» с описанием такой же погоды еще в ту, империалистическую, войну с германцем: «С неба сочилась дождевая мгла. Люди шли промокшие, озлобленные… Лошади тащили четырехколки, хрипя и налегая так, что запененные морды едва не касались грязи…» (Кн. 2, ч. 4, гл. III).