Шолохов

Через много лет лягут на страницы «Тихого Дона» несколько сочных мазков: «Внизу, над белесым ледяным извивом Чира, красивейший в верховьях Дона, лежал хутор Каргин. Из трубы паровой мельницы рассыпчатыми мячиками выскакивал дым; на площади чернели толпы народа; звонили к вечерне. За каргинским бугром чуть виднелись макушки верб хутора Климовского, за ним, за полынной сизью оснеженного горизонта искрился и багряно сиял дымный распластавшийся в полнеба закат».

С особой статью хутор, ибо — ярмарочный. Купечество невольно поспособствовало, чтобы со временем быть ему станицей.

А какой здесь народ! Чинно выходят хуторяне по воскресеньям на майдан, чтобы и перед вхождением в храм, и после богослужения себя показать и на других посмотреть. Идут в пронафталиненных чекменях старики-герои, кое-кто при медалях — живы-здоровы, слава Богу! Идут с принаряженными супружницами казаки молодых и средних лет — все честь по чести: чубы, фуражки набекрень! Шествуют учитель и купец — штаны утюжены, черные сюртуки с жилетами и цепочками от часов из кармашка. Жалмерки-солдатки в цветастых платьях с длинными подолами — никак не для хуторской пылюки. Невесты, девчушки-хохотушки, как бабочки узористые в своих нарядах, млеют под взглядами тех, кто недавно приписан к воинской службе. Беднякам нечем выделяться — все давно ношеное-переношеное, но тоже празднично приготовленное.

Каргинский народ с запросами. Три школы. Кирпичная церковь с караулкой. Услужливые кустари. Свой фельдшерский пункт и конно-почтовая станция Ковалева. Пять магазинов и аптека. Три ветряка и водяная мельница. Есть еще и паровая мельница Тимофея Каргина.

Но особо загордились здесь, когда владелец паровой мельницы Николай Васильевич Попов в один прекрасный день 1909 года приказал мальчишкам вывесить афишу: «Французский электробиограф „Идеал“ демонстрирует кинокартину „Ермак — покоритель Сибири“. Дирекция. Н. Попов». «Синема» на хуторе! Не пожалел купец от своих прибылей выделить кое-что для покупки стрекочущего аппарата. Почтенная публика на столичную новинку задорожилась даже из Вёшенской. Тапера, правда, для полного удовольствия, не нашлось.

Шолоховы крепко подивили каргинцев. Своего шестилетнего мальца отдали в учение — на дому — хуторскому учителю Тимофею Тимофеевичу Мрыхину. Впервые произносили здесь городское поименование: домашний учитель. Он очень талантлив был на просветительство. Этому своему призванию с полным смирением отдал всю свою жизнь. Летели годы, он облысел и обзавелся очками, чем, как ни странно, нравился каргинцам — похож на ученого. При советской власти его тоже привечали и отмечали — был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Это высокая награда, но для него, хуторского учителя, она оказалась не самой высшей. Высшая — та, что приучил чтить грамоту будущего великого творца. Не так уж много на земле учителей, у которых ученики стали нобелевскими лауреатами. Со скромностью о себе и без лести Шолохову получились его воспоминания: «Мальчик был живой, быстро схватывал, хорошо усваивал… Ему трудно давалось письмо, так как слабые детские пальцы с трудом справлялись с написанием букв и цифр… Был он тогда хрупкий, слабенький… Работа с Мишей доставляла мне полное удовлетворение, так как я видел, что мой труд щедро вознаграждался прекрасными успехами моего прилежного ученика».

Впрочем, не будем забывать, что Мише всего-то шесть лет. Стало быть, речь идет не столько о познаниях, сколько об усердии. Как раз таким и вышел он из-под крыла своего первого наставника — ему и запомнилось: «Писал четко и опрятно». Первый урок: «Аз-Буки-Веди». Между прочим, сие может означать и такое: «Я буквы знаю». Через день новая диктовка от учителя: «Глагол-Добро-Есть». Школяр познал дословный смысл: «Слово добром является». На новом уроке: «Рцы-Слово-Твердо». Это означало: «Будь крепок в слове».

Учителю запомнилось: «Страстно увлекался рыбной ловлей. Отец беспокоился: „Чем отучить Мишу от удочки? Целый день пропадает — не сыщешь его…“ Часто говорили о том, кем быть мальчику в будущем. Сам Миша стоял упорно на одном: „Буду офицером“. Я был настроен против военщины — достаточно наблюдал быт офицеров: карты, кутежи, дуэли. В меру сил разубеждал Мишу: расписывал ему жизнь ученого, говорил ему о великом подвиге людей науки, о их услугах человечеству. Он подумал-подумал и сказал: „Значит, я буду студентом…“»