Шолом-Алейхем

* * *

Туберкулёз то вроде затухает, то снова обостряется: Шолом-Алейхему кажется, что он совершенно здоров, – и вскоре, как прежде, кашель и температура. В 1909–1913 годах он живёт, переезжая с курорта на курорт, – по лёгочным санаториям (спасибо юбилейному комитету!): Блазьен (Шварцвальд), Лугано, Лозанна, снова Нерви. К туберкулёзу – мало ему – добавляется диабет, а в январе 1913 года ещё и тяжёлое нервное заболевание. «Состояние моё плохое. <…> Муки и боли, которые я ощущаю, не поддаются описанию. Все муки ада ничто по сравнению с теми, которые я претерпеваю», «От туберкулёза я излечился: народ меня у смерти отмолил. Что теперь будет – не знаю: пока не лучше. Я уже кое-как передвигаюсь, но муки мои ещё не кончились. Всё же – пишу и пишу. <…> В понедельник мне было совсем плохо. В женевской синагоге молились. Конечно, Женева не Каменец и не то богослужение; тем не менее и тут живут евреи, женщины, девушки, студенты и просто еврейская молодёжь, которые не хотят, чтобы я вдруг взял да помер, и это придаёт мне силы. Но в конце концов разве что-нибудь поможет?», «Прошлой ночью я одной ногой уже был в могиле. Оставался один шаг между мной и смертью. Я много кричал и ещё больше плакал, что не увижу Тиси (дочь Эрнестину. – А. К. ) перед смертью. Но вот пришёл профессор, сделал всё, что нужно, и мне стало немного легче. Сегодня днём он ещё раз придёт сделать мне подкожное впрыскивание, чтобы заглушить боль, пока природа будет делать своё. <…> Сегодня консилиум решит, что делать. Приведённые в твоём письме случаи с различными людьми, пережившими такие же боли, вызвали у меня смех. Ведь я всю ночь буквально землю грыз, мои вопли доходили до неба», «<…> я ведь был на краю могилы и повергнут в отчаяние, и почти готов распрощаться с солнцем, которое я так люблю, с небом, которое, я всегда думал, принадлежит мне, с землёй, которая терпеливо носит меня, и с людьми, которых я почти всех считаю моими родными и близкими», «<…> профессор Цукерандель отменил операцию и освободил нас от кошмара. <…> В Швейцарии Кохер (тоже знаменитость) напугал нас своим диагнозом: операция, иначе – капут! (Этот кровожадный Кохер после двухминутной аудиенции даже назначил цену: 1000 франков. От самой аудиенции мне уже дурно стало!) Профессор Цукерандель прописал мне режим и окончательно отбросил всякую мысль об операции, советовал поехать в Нерви, чтобы отдохнуть и успокоить нервы» [104] , – пишет из частной клиники в Берне Шолом-Алейхем зятю Берковичу и другим.

* * *

Плохая пресса, собранная «Блуждающими звёздами», не отбила у Шолом-Алейхема желания писать романы. Он не только рассказчик, он романист – и всё тут; пусть говорят что хотят. И – знаете что – романы бывают не только любовные, романы бывают и с политической подоплёкой, как «Потоп». Только новый роман будет смешным.

20 марта 1911 года на окраине Киева в одной из неглубоких пещер был найден труп ученика подготовительного класса Киевского Софийского духовного училища Андрея Ющинского. На трупе было сорок семь колотых ран. Уже в день похорон Ющинского по Киеву начали расходиться листовки, призывающие к кровной мести евреям за замученного ими мальчика. Следователи не видели в деле ничего, что указывало бы на еврейский след и, более того, быстро вычислили убийц – мать приятеля Ющинского, державшую воровской притон, и других членов шайки: Ющинский знал об их делах слишком много и грозился выдать. Однако статьи в черносотенной прессе, запрос крайне правых депутатов 3-й Государственной думы – антисемитский маховик закрутился, и министр юстиции Щегловитов, отстранив прежних следователей, назначил новых – с заданием искать виновного-еврея. Долго искать не пришлось, схватили чуть ли не первого попавшегося – приказчика с кирпичного завода Менахем-Мендла Бейлиса. На него и повесили обвинение в ритуальном убийстве ребёнка с целью использования христианской крови в пасхальной маце.

Следствие продолжалось более двух лет, судебный процесс шёл с 25 сентября по 28 октября 1913 года. Несмотря на то что присяжные заседатели были специально подобраны, несмотря на всё давление, оказанное на суд министром Щегловитовым, и антисемитскую кампанию в черносотенной прессе, Бейлис был оправдан.

Опять родной Киев и опять антисемизм – разве мог Шолом-Алейхем остаться в стороне и не отреагировать? Но сделал он это чисто по-шоломалейхемски – иронично. В романе «Кровавая шутка», который писался в 1912–1913 годах, когда следствие по делу Бейлиса ещё велось, есть и описание обысков, допросов, суда, но посылка, интрига, заложенная Шолом-Алейхемом, совсем в ином. Не переставая быть политическим романом, «Кровавая шутка» ещё и роман розыгрыша, переодеваний, то есть роман авантюрный. Два друга-студента, русский и еврей, Попов и Рабинович шутки ради, на спор обмениваются паспортами, и теперь Попову, ставшему Рабиновичем, предстоит вынести всё, что может в любой момент случиться с евреем в России: кровавый навет, беспочвенные обвинения, суд.