Сан-Франциско был холодным серым городом, даже по утрам тут стоял туман. Учителя ничего не стали объяснять, они выглядели напуганными, словно хотели сейчас оказаться в другом месте. Эй хотела остаться после учебы и позаниматься. Через две недели у неё концерт, а она была совсем не готова.
Отец отдал её в лучшую частную школу, и он будет очень недоволен, если она придет слишком рано. Но, может, он не узнает, может, бабушка не расскажет ему. Но она знала, что будет иначе. Отец вернется с работы уставший и, как всегда, отстраненный и холодный. Она уже даже чувствовала его недовольный взгляд. Она постоянно разочаровывала его, в основном, потому, что была девочкой. Он хотел сына и ей казалось, он никогда не простит того, что у него родилась дочь.
Эй не знала, что творится вокруг, и, в свете того, что ждало её дома, её это не особо и волновало. Она слышала обрывки разговоров одноклассников. Она слышала, что Вашингтон подвергся нападению, что началась война. Но Эй никогда не интересовалась политикой, не следила за новостями, вместо этого, у нее в голове звучала музыка. Эта музыка заглушала шум внешнего мира, разговоры одноклассников, речи учителей.
Эй было семнадцать и она была очень талантливой девушкой. Скоро она поступит в Джульард и обретет свободу. Будет жить отдельно. Её будут окружать такие же серьезные и одаренные люди, как она сама. Ей не придется чувствовать себя изгоем, непрекращающийся концерт в её душе уже никогда не стихнет. Она сможет создавать величественные шедевры, и отец, наконец, сможет гордиться ей. Она сможет дотянуться до людских сердец, заставить их прочувствовать. Она ещё ни разу не целовалась и считала злой иронией то, что её имя означало "любовь". Её любовью была музыка. У неё ещё будет время на отношения, когда она повзрослеет. Когда сделает всё, что хотела.
Она не слышала звука приближающейся ракеты. Даже, если и слышала, музыка внутри заглушила этот звук. В одно мгновение она шла домой, отгородившись от всего мира музыкой, с тяжелым, полным книжек, рюкзаком за спиной, одетая в синюю клетчатую юбку, а в следующее, она уже взмыла в воздух, объятая пламенем. Музыка стихла, осталась лишь тишина.
Леон Смит решил сделать перерыв. Весь день он провел с электропилой в руках, равняя деревья на аллеях богатеев. Руки тряслись, а лицо сильно обветрилось. Он рвал задницу, работая шесть дней в неделю, но всё равно, с трудом мог прокормить детей и оплатить все счета. А здесь, на бульваре Белль Мид жили богатеи, чьи предки, скорее всего, были рабовладельцами, которые самого Леона, наверное, до сих пор считали своей собственностью. Они расхаживали по своим уставленным колоннами особнякам, в компании ухоженных белых жен, а вокруг суетилась прислуга. Он никогда не сталкивался с расизмом, пока не переехал в Нэшвилл и не начал работать на богатых белых.
Он вырос в Гарлеме и всю жизнь был окружен черными парнями. В церкви, в школе, в магазинах, на игровой площадке - повсюду только черные. Он четыре года прослужил в армии, но никогда не испытывал... ничего такого. Что люди считали тебя каким-то ущербным. Что он никогда не был достаточно хорош, что бы ни делал.
Он следил за новостями, смотрел трансляции в сети, обсуждал происходящее с друзьями и сослуживцами. В армии он был окружен белыми, черными, латиноамериканцами, азиатами и никому до этого не было никакого дела. Он знал, что расизм существовал, но, в отличие от многих своих друзей, никогда с ним не сталкивался. Не знал, что может существовать такая жестокая первобытная ненависть. Теперь узнал.
Например, его начальник, Гарри Уилсон. Деревенщина из Ноксвилля, который выслуживался перед клиентами, унижая работников.
- Они иногда ленятся - говорил он. - Иногда приходится щелкнуть кнутом - и женщина с крашеными волосами, искусственными ногтями, силиконовыми сиськами, у которой в гараже стоял шикарный "Мерседес", улыбалась и приглашала его на стакан холодного чая. Гарри вообще никогда сам не работал. Всю работу он оставлял на "этих
Когда Леон жаловался на скудную плату и плохое лечение, Гарри пожимал плечами и говорил:
- Никто тебя не держит. Вперед. Удачи в поиске новой работы.
Леон чувствовал себя, словно в ловушке. Другой работы не было. Он работал каждую неделю, весь год напролет. Гарри был ужасным начальником, но он, хотя бы платил и платил немногим больше, чем минимальный оклад. Леон злился, но раз за разом вставал и шел на работу. Он проглотил свою гордость и гнев и летом вынужден был мокнуть от пота, а зимой мерзнуть до зубовного стука. Он был молод, всего тридцать, но чувствовал себя намного старше. Он приходил домой и после быстрого душа падал в кровать, а жена говорила ему, какой же он замечательный, как она гордится им, какой он пример для сыновей, а он лежал так до самого утра, чтобы на следующий день повторить всё по новой.