Шопенгауэр

«Мой труд, — писал Шопенгауэр издателю Брокгаузу 28 марта 1818 г., — представляет собою, таким образом, новую философскую систему, притом новую в полном смысле слова: не новое изложение уже существующего, а в высшей степени взаимосвязанный новый ряд мыслей, которые до сих пор еще никогда не приходили в голову ни одного человека. Работа эта в равной мере далека как от высокопарного, пустопорожнего и бессмысленного словоблудия новой философской школы, так и от многословной плоской болтовни докантовского периода».

То был год вступления Гегеля на кафедру Берлинского университета. Год рождения Карла Маркса.

По завершении этой всецело поглощавшей Шопенгауэра работы самодовольный творец новой философской системы совершил увеселительное путешествие со своей (не первой и не последней) любовницей («моей Дульцинеей») в Венецию. Затем он возвратился в Дрезден, подав заявление о принятии его преподавателем безотрадно покинутого им ранее Берлинского университета. 21 февраля 1820 г. он был зачислен приват-доцентом и, прибыв в прусскую столицу, 23 марта прочел перед коллегами свою пробную лекцию о принципе причинности, после которой присутствовавший на лекции Гегель задал Шопенгауэру иронический вопрос по поводу его утверждения, что животные в своем поведении руководствуются мотивами. Несколько дней спустя, согласно традиции, новый приват-доцент прочел на латинском языке лекцию о значении и ценности философии.

24 семестра числился Шопенгауэр приват-доцентом Берлинского университета, но преподавал он в нем лишь первый семестр, самонадеянно назначив свои лекции три раза в неделю в те самые дни и часы (от двенадцати до часа), когда читал и Гегель. Но посещали его лекции не более четырех-пяти студентов (трое из них — медики). А объявленные в последующие двадцать три семестра курсы его лекций на тему «Основоположения философии, или всеобщая теория познания» не состоялись за отсутствием слушателей.

«Что я здесь имею? — писал Шопенгауэр Ф. Г. Озауну (20 апреля 1822 г.). — Нет даже слушателей в таком количестве, чтобы стоило труда. Живу я дорого и плохо и вообще не люблю это гнездо». Безотрадное пребывание в Берлине несколько оживлял его продолжительный роман с хористкой берлинской оперы Каролиной Рихтер (псевдоним: Медон). Зато скандальная история с другой Каролиной — его соседкой по квартире, 47-летней швеей Маркет — долгие годы отравляла его существование. В 1821 г., озлобленный шумом, зачастую доносившимся из ее комнаты, он однажды, встретив соседку, так толкнул ее с лестницы, что полученные от падения ушибы искалечили ее. После длительного судебного процесса Шопенгауэру пришлось не только уплатить 300 талеров за ее лечение, но в течение двадцати лет платить ей алименты за нетрудоспособность. «Obit anus, obit onus» (спадает бремя, старуха умирает), — воскликнул он, узнав о ее смерти.

В конце августа 1831 г., когда в Берлине возникла эпидемия холеры (от которой погиб ненавистный Шопенгауэру Гегель), он наконец после долголетнего томительного и бесплодного пребывания покинул этот безотрадный для него город. «Я благодарен холере, — писал он много лет спустя Ю. Фрауенштедту, — за то, что 23 года тому назад она изгнала меня оттуда…» (письмо от 9 апреля 1854 г.). На этом завершилась университетская карьера Шопенгауэра. Поселившись во Франкфурте-на-Майне, он в продолжение 27 лет, до конца своей жизни, оставался там, ведя, предоставленный самому себе, затворническую, одинокую жизнь отставного приват-доцента.

Ему исполнилось уже 43 года. Ни университетская деятельность (вернее, вынужденная бездеятельность), ни литературное творчество не принесли ему признания и известности. На своей философской «альпийской вершине» он оставался в полном одиночестве.

Из 500 экземпляров изданной в 1813 г. диссертации десять лет спустя 350 остались нераспроданными. Из 800 экземпляров его основного труда за полтора года было продано лишь 100. Оставив для продажи 50 экземпляров, издатель превратил все остальные в макулатуру. «Полное пренебрежение, которому подверглись мои труды, — писал Шопенгауэр в своих франкфуртских „Размышлениях“ в 1832 г., — доказывает либо то, что я не был достоин современности, либо наоборот. В том и другом случае это значит: „The rest is silence…“ (дальнейшее — молчание)» (41, 82).

* * *

Как правило, историки философии уделяют очень мало внимания личным особенностям, чертам характера и образу жизни «героев» своих исследований, ограничиваясь минимальными биографическими данными. Шопенгауэр — редкое исключение. Его скверный, несносный, строптивый характер и нелюдимый образ жизни стали предметом многочисленных воспоминаний его современников и излюбленной темой многих его биографов.