Шопенгауэр как лекарство

—  Я, помню, очень привязался к нашим занятиям, они стали для меня еще одной навязчивой идеей, которая, увы, не заменила первую — просто наложилась на нее. Я помню, как ждал каждого сеанса — и все-таки, несмотря ни на что, каждый раз уходил разочарованным. Сейчас я точно не помню, что мы делали, — кажется, все время пытались как-то связать мою проблему с моей прежней жизнью. Выводили, выводили — мы все время пытались что-то вывести. И все же каждый ваш новый вывод казался мне сомнительнее прежнего. В ваших рекомендациях не было ни аргументации, ни логики, но хуже всего было то, что ни одна из них ни капли не повлияла на мою проблему… А проблема была серьезная. Я знал это. И еще я знал, что обязан во что бы то ни стало с ней завязать. Прошло немало времени, пока я понял, что вы не знаете, как мне помочь, и тогда я окончательно потерял веру в вас. Помню, вы тратили кучу времени на то, чтобы исследовать мои взаимоотношения с другими людьми — и, в особенности, лично с вами. Я не видел в этом никакого смысла — не видел тогда, не вижу и сейчас. Время шло, и мне становилось все тяжелее встречаться с вами, продолжать исследовать наши отношения так, будто они действительно существовали, делать вид, будто они больше того, чем на самом деле были — обычными платными услугами. - Филип замолчал и, разведя ладони, взглянул на Джулиуса, словно говоря: «Сам напросился».

Джулиус был раздавлен. Чей-то незнакомый голос сказал за него:

—  Что ж, это честный ответ, Филип. Ну, а теперь продолжение истории — что было с тобой потом?

Филип сложил ладони, опустил подбородок на кончики пальцев, завел глаза к потолку, собираясь с мыслями.

—  Потом? Начнем с работы. Мои открытия в области создания гормональных инсектицидов неожиданно принесли компании солидные дивиденды, и моя зарплата резко выросла. Но к тому времени я уже был сыт химией по горло. А тут, когда мне исполнилось тридцать, подоспели траст-фонды моего отца. Подарок судьбы. Наконец-то я был свободен. Этих денег хватало на несколько лет безбедного существования, и я забросил подписку на химическую литературу, уволился с работы и занялся наконец тем, о чем мечтал всю жизнь, — поиском истины… Я был жалок и несчастен, все так же напряжен и по-прежнему страдал от навязчивых желаний. Конечно, я перепробовал и других психоаналитиков, но они могли дать мне не больше, чем вы. Один из них, бывший сокурсник Юнга, как-то сказал, что мне нужна не просто психотерапия. Он сказал, что в моем положении единственная надежда — духовное развитие. Я последовал его совету и обратился к религиозной философии, в особенности к идеям Востока — из всех прочих только они показались мне стоящими. Остальные не давали ответов на важнейшие вопросы и только прикрывались именем Бога вместо истинного философского осмысления. Я даже провел несколько недель в медитативном лагере — довольно любопытно. Правда, это не избавило меня от проблемы, но у меня возникло ощущение, что в этом есть какое-то рациональное зерно — наверное, тогда я просто не был готов… И все это время, за исключением вынужденного воздержания в ашраме — хотя и там я умудрялся находить лазейки, — я продолжал свою безумную погоню. Я переспал с толпой женщин — с десятками, сотнями, иногда по две в день, всегда и всюду, в любое время — так же, как во время наших занятий. Постель с одной — иногда с двумя женщинами — и снова поиски. Никакого возбуждения после. Помните старую поговорку: «С девчонкой в первый раз бывает только раз». — Филип поднял голову и посмотрел на Джулиуса: — Это была шутка, доктор Хертцфельд. Помню, однажды вы заметили, как вас поражает, что за все время я умудрился ни разу не пошутить.

Джулиус, на сей раз совсем не расположенный к веселью, с усилием выдавил из себя усмешку, хотя и узнал в этом bon mot собственную остроту, однажды оброненную в разговоре с Филипом. Филип казался ему огромным заводным пупсом с ключом на макушке — пришло время снова его заводить:

—  И что же было дальше? Уставившись в потолок, Филипп ответил:

— Дальше в один прекрасный день я пришел к гениальному решению: раз ни один врач не в состоянии мне помочь — простите, доктор Хертцфельд, но и вы тоже…

— Я уже начинаю об этом догадываться, — ответил Джулиус и тут же поспешно добавил: — Не надо извинений, Филип, просто честно отвечай на мои вопросы.

— Простите, я не хотел на этом останавливаться — так вот, поскольку медицина не могла мне помочь, я решил, что вылечу себя сам — курсом библиотерапии, который включал бы в себя достижения величайших мудрецов, которые когда-либо жили на свете. Я приступил к систематическому чтению философии, начиная с греческих досократиков и заканчивая Поппером, Роулзом и Куайном [4]. После года занятий я не избавился от проблемы, зато сделал несколько ценных открытий. Вопервых, я понял, что стою на правильном пути, а во-вторых, что философия — это действительно мое. Это был самый главный вывод — помните, как много мы с вами говорили о том, что я нигде не чувствую себя как дома?

— Помню, — кивнул Джулиус.