Шопоголик и брачные узы

— Они высадят анютины глазки надписью «Бекки и Люк»! Как раз расцветут в июне. И еще будет новый пруд — прямо у входа в шатер. Я видела такой по телевизору.

— Звучит… грандиозно.

— А ночью все освещается, так что во время фейерверка…

— Какого фейерверка? — вырывается у меня. Мама смотрит на меня с удивлением.

— Я же тебе посылала факс про фейерверки, Бекки! Только не говори, что ты забыла.

— Нет! Конечно, нет!

В памяти всплывает кипа факсов, полученных от мамы; я виновато запихивала их под кровать, какие-то бегло просмотрев, а какие-то и вовсе не прочитав.

Что я творю? Почему я не обращала внимания на происходящее?

— Бекки, золотце, ты плохо выглядишь, — качает головой мама. — Наверное, устала после перелета. Давай-ка выпьем по чашке кофе.

Мы входим в кухню, и меня вновь охватывает паника.

— Бы и кухню заново обставили?

— Нет-нет! — весело откликается мама. — Просто кое-что перекрасили. Прелестно смотрится, правда? Ладно. Возьми этот чудесный рогалик. Это из новой булочной.

Она протягивает плетенку, но мне и кусок в горло не лезет. Мне плохо. Я понятия не имела о том, что здесь происходит!

— Бекки? — Мама смотрит на меня. — Что-то не так?

— Нет! — быстро говорю я. — Все… превосходно. И что прикажете делать?

— Знаешь… я, пожалуй, пойду распакую вещи. Разберусь немного.

Когда я закрываю за собой дверь спальни, бледная улыбка все еще лепится к моей физиономии, а в груди тяжело бухает сердце.

Это не по плану.

Это совсем не по плану. Новые обои? Пруд? Фейерверк? Как получилось, что я ничего не знаю? Я же должна была догадаться. Это все по моей вине. О господи…

Как я скажу маме с папой, что все это нужно отменить? Как можно такое сделать?

Я не могу.

Но я должна.

Но я не могу. Не могу — и все.

Это моя свадьба, напоминаю я себе, смутно надеясь, что вернется моя нью-йоркская упертость. Где хочу, там и выхожу замуж.

Но эти слова звучат гак фальшиво, что я морщусь. Может, в самом начале это и было правдой. До того, как было что-то сделано, до того, как в это вложили силы. Но теперь… теперь это уже не просто моя свадьба. Это подарок мамы с папой. Это самый большой подарок, который они сделали мне в жизни, и они вложили в него всю свою заботу и любовь.

И я собираюсь отвергнуть его. Собираюсь сказать: спасибо, дорогие, зря старались.

Где только была моя голова?

Лезу в карман за своими записками, которые накорябала в самолете Б преддверии разговора с мамой.

Причины, по которым наша свадьба должна состояться в «Плазе»

• Разве тебе не хочется съездить в Нью-Йорк, при том что все расходы будут оплачены?

• «Плаза» — фантастический отель.

• Тебе не придется тратить свои силы.

• Шатер только перевернет вверх дном все в нашем саду.

• Тебе не придется приглашать тетю Сильвиго.

• Получишь бесплатно таблички от «Тиффани»…

Какими убедительными казались эти аргументы, когда я их записывала. А теперь они смехотворны. Маме с папой ничего не известно о «Плазе». С чего вдруг они захотят лететь в какой-то расфуфыренный отель, которого и в глаза не видели? Почему они не могут хозяйничать на свадьбе, о которой всегда мечтали? Я их единственная дочь. Единственный ребенок.

Господи, что же делать?

Я сижу, устремив взгляд на листок бумаги и пытаясь что-нибудь придумать. Отчаянно ищу решение, лазейку, через которую можно было бы выбраться, не желая сдаваться, пока есть хоть малейшая зацепка. Кругами, кругами — и все на одном месте. Кругами, кругами — как заводной заяц, бьющий в барабан.

— Бекки?

Входит мама, и я в панике комкаю листок и зажимаю в кулаке.

— А, кофе! — бодро восклицаю я. — Как мило.

— Без кофеина, — говорит мама, вручая мне кружку с надписью «Не психуй, устраивая свадьбу, — пусть психует мама». — Я подумала, что ты сейчас, возможно, пьешь именно из такой.

— Нет, — с удивлением говорю я. — Но это не имеет значения.

— Как ты? — Мама присаживается рядом со мной, и я переправляю бумажный шарик из одной ладони в другую. — Устала немного? И наверное, не очень хорошо себя чувствуешь.

— Не то чтобы совсем плохо… — Я вздыхаю несколько тяжелее, чем следовало бы. — Хотя еда в самолете была та еще.

— Тебе надо поддерживать свои силы! — Мама сжимает мою руку. — А теперь… У меня кое-что есть для тебя, дорогая! — Она вручает мне листок. — Что скажешь?

Я разворачиваю лист и… столбенею. План дома. Дома с четырьмя спальнями. Дома в Оксшотте!

— Замечательно, правда? — Мама вся светится. — Ты только посмотри!

— Вы что, переехать хотите?

— Это не для нас, глупышка! Будете жить прямо рядом с нами, за углом! Видишь, здесь навес — для барбекю, в доме две ванные комнаты…

— Мама, мы живем в Нью-Йорке.

— Это вы сейчас там живете. Но это ненадолго. Вы же не собираетесь остаться там навеки, правда?

В голосе мамы внезапно слышится беспокойство, и, хотя она и продолжает улыбаться, я по глазам вижу — она вся напряглась. Я открываю рот, чтобы ответить, и вдруг, к своему собственному изумлению, спохватываюсь, что мы с Люком так далеко и не загадывали.

То есть я всегда полагала, что однажды мы возвратимся в Англию. Но когда?