Шопоголик на Манхэттене

— Дочка, тут поднялась суматоха вокруг какой-то дурацкой заметки в газете. Не обращай внимания, Бекки. Помни, эта газетенка уже завтра окажется в кошачьих туалетах.

Почему— то всякий раз при этих словах я смеюсь. И вот я сижу, то плачу, то смеюсь, а слезы капают на юбку.

Боже, как я хочу домой. Кажется, я целую вечность просидела на полу, раскачиваясь взад-вперед, прокручивая в голове одни и те же мысли. Как я могла быть такой дурой? Что мне теперь делать? Как я смогу теперь смотреть людям в глаза?

Сейчас мне кажется, что с самого первого дня в Нью-Йорке меня словно носило по бешеным американским горкам, в каком-то заколдованном Диснейленде. Только вместо чудес аттракциона я мчалась сквозь магазины, гостиницы, собеседования, рестораны; мелькали яркие огни, шикарные платья, чьи-то голоса твердили мне, что я — без пяти минут звезда.

А мне и в голову не приходило, что все это обман. Я верила, всему верила.

Когда наконец открывается дверь, мне становится почти дурно от облегчения. Мне отчаянно хочется броситься к Люку и расплакаться, хочется, чтобы он меня успокоил. Люк входит, и я вся сжимаюсь от страха. Он натянут как струна, взгляд безжалостен, лицо каменное.

— Привет, — шепчу я, с тревогой наблюдая за ним. — Я… волновалась, что тебя долго нет.

— Я обедал с Майклом, — сухо бросает Люк. — После встречи. — Он снимает пальто и аккуратно вешает его на плечики.

— И… все прошло хорошо?

— Нет, не очень.

У меня сводит желудок. Что это значит? Не может быть… чтобы…

— Сделка… сорвалась? — наконец спрашиваю я.

— Хороший вопрос, — говорит Люк. — Представители «Джей-Ди Слейд» сказали, что им нужно время на раздумья.

— А для чего им думать? — Язык шершавый, как наждак.

— У них есть кое-какие опасения, — беспристрастно сообщает Люк. — И они не уточнили какие.

Он резко срывает галстук и начинает расстегивать рубашку. Господи, он даже не смотрит на меня.

— Ты думаешь… Ты думаешь, они видели статью?

— О, наверняка. — В его голосе столько едкости, что меня передергивает. — Да, я уверен, что они ее видели.

Он возится с последней пуговицей на рубашке. И вдруг в раздражении рвет ее с мясом.

— Люк, — беспомощно мямлю я, — прости меня. Мне очень… жаль. Я не знаю, чем могу помочь, но… Но я сделаю все!

— Ничего нельзя сделать, — равнодушно отвечает Люк и направляется в ванную.

Я слушаю шум льющейся воды и даже думать не могу. Я парализована. Будто стою над обрывом, стараясь удержать равновесие и не упасть.

Люк выходит из ванной и, не обращая на меня ни малейшего внимания, натягивает черные джинсы и черный свитер. Затем наливает себе выпить. Тишина. Из окна мне виден Манхэттен. Над городом сгущаются сумерки, зажигаются огни. Но весь мир сейчас сосредоточен здесь, в этой комнате, в этих четырех стенах.

— Мои пробы тоже не состоялись, — наконец говорю я.

— Правда? — его голос безучастен, и мне вдруг становится обидно.

— Тебе даже не интересно почему? — спрашиваю я, теребя подушку.

Пауза. Потом Люк словно через силу произносит;

— Почему?

— Потому что я больше никому не нужна. Люк, не только у тебя выдался плохой день. Я упустила все шансы. Никто обо мне и слышать не хочет.

Я захлебываюсь от унижения при одном воспоминании о сообщениях на автоответчике.

— Я знаю, что сама во всем виновата. Но все равно… — Голос предательски дрожит. — У меня тоже все из рук вон плохо. Ты мог бы… проявить хоть немного сочувствия.

— Проявить немного сочувствия, — равнодушно повторяет он.

— Я знаю, что сама заварила эту кашу…

— Вот именно! Ты заварила! — Люк больше не может сдерживаться. Но хоть наконец-то поворачивается ко мне. — Бекки, никто не заставлял тебя тратить все эти деньги! Я знаю, что ты любишь ходить по магазинам. Но, господи, нужно же знать меру. Тратить деньги вот так… просто безответственно. Ты что, не могла заставить себя остановиться?

— Наверное, могла, — слабо отвечаю я. — Но откуда я знала, что это создаст… такие проблемы. Люк, я не знала, что за мной следили. Я не специально все это натворила. — К своему ужасу, я замечаю, что по щеке покатилась слеза. — И потом, я же никому не причинила зла, никого не убила. Может, я просто была слегка наивной…

— Слегка наивной? О-о, ты себя недооцениваешь!

— Ладно, я была дурой! Но я не совершала преступлений…

— Так, по-твоему, разрушить все надежды — не преступление? — свирепо вопрошает Люк. — А по-моему… — Он качает головой. — Господи, Бекки! У нас у обоих все складывалось так хорошо. Нью-Йорк был у наших ног. — Его пальцы сжимаются в кулак. — А теперь посмотри, что с нами стало. И все только потому, что ты, черт возьми, помешана на магазинах…

— Помешана? — кричу я. — Это я помешана?! Кто бы говорил!

— О чем это ты? — нехотя спрашивает он.