Шопоголик спешит на помощь

Господи! Кажется, это я виновата…

Наверное, я ужасная, отвратительная мать. Но честное слово, только так мне удается охладить ее пыл, когда мы идем за покупками.

Минни с каждым днем говорит все лучше. И хорошо. Все родители рады слышать, как ребенок учится выражать вслух свои самые сокровенные желания. Беда лишь в том, что Минни делает это очень и очень настойчиво.

Она больше не кричит «МО-О-ОЕ!», как прежде, а говорит «Можно?». Мы заходим в супермаркет, и она начинает без устали твердить «Можно это, мама? Можно? Можно?», снова и снова, будто пытается обратить меня в новую религию.

И ладно бы ей нравились действительно нужные вещи. Она же хватает все подряд: всякие швабры, банки, скрепки… Когда последний раз мы ходили в магазин, она завела ту же пластинку «можно, пожа-а-алуйста?», я кивала, а за ее спиной выкладывала товар обратно на полки, а она вдруг повернулась и завопила: «Ну купи-и-и, маму-у-уля!» так отчаянно, что остальные покупатели засмеялись. Тогда она замолчала и приняла актерскую позу, – и все захохотали в полный голос.

(Неужели в ее возрасте я была такой же? Надо будет спросить у мамы.)

(Хотя нет, пожалуй, лучше мне этого не знать.)

Так что я избрала новую тактику и говорю Минни, что у нас нет денег. Это она вроде бы понимает. Правда, иногда перехватывает незнакомцев и сообщает им: «У нас нет денег» таким скорбным тоном, что мне становится жутко стыдно.

Теперь она гневно отчитывает Спики, свою куклу:

– Положи. Обратно. – Она выхватывает у куклы пакетик арахиса и яростно трясет им. – Это. Не. Твое.

Боже! Неужели я себя так веду?

– Будь с ней помягче, – предлагаю я. – Вот как надо.

Я беру Спики и принимаюсь ее баюкать, но Минни жадно отбирает куклу.

– Спики плачет. Спики надо дать… конфетку.

Глаза у нее при этом блестят так хитро, что я еле сдерживаю улыбку.

– У нас нет конфет, – отвечаю с самым серьезным видом.

– А это – не конфетка?

Она неуверенно поднимает «Тоблерон».

– Нет, это для взрослых. Он невкусный. А конфеток нет.

Минни разглядывает батончик, и я буквально вижу, как у нее в голове крутятся мысли. «Тоблерон» она никогда не пробовала, так что интерес к шоколадке вполне оправдан.

– Он невкусный, – повторяю. – Конфетки мы купим потом. Давай уберу.

И Минни сдается. В конце концов, ей всего-навсего два с половиной года.

– Спасибо. – Я вытаскиваю шоколадку из ее кулачка. – Давай пересчитаем бутылочки?

Гениальная идея – Минни обожает считать, хоть и пропускает порой цифру «четыре». Вскоре нам удается вернуть все бутылочки в мини-бар, и наступает очередь шоколадок и снеков, как вдруг дверь распахивается, и в номер заходят мама с Дженис: все раскрасневшиеся, у Дженис на голове пластмассовая диадема, а мама держит чашку, полную монет чашку.

– Привет, – говорю я. – Как прошел вечер?

– Я выиграла тридцать долларов! – с мрачным ликованием хвастается мама. – Уж теперь-то я твоему отцу покажу!

Мама несет какой-то бред. Какое отношение ее выигрыш может иметь к отцу?

Впрочем, спрашивать все равно нет смысла, когда она в таком настроении.

– Здорово! – говорю я. – Дженис, красивая диадема.

– О, она бесплатная, – взахлеб выпаливает та. – Знаешь, скоро начнется танцевальный конкурс. Мы видели рекламу!

– Мы решили пока передохнуть, а вы с Люком прогуляйтесь по городу. – Для пущей убедительности мама взмахивает чашкой с монетами. – Милая, у тебя, случайно, нет лишних накладных ресниц?

– Ээ… есть. А я и не знала, что ты носишь накладные ресницы.

– «Что случилось в Вегасе, в Вегасе и останется», – многозначительно цитирует она.

«Что случилось в Вегасе»? Боже, надеюсь, она только про ресницы говорит?.. Я задумываюсь, как бы поделикатнее спросить, не намерена ли она пуститься во все тяжкие, как вдруг на телефон приходит сообщение.

– Это Дэнни! – радостно выдыхаю я. – Он приехал. Он здесь!

– Что ж, милая, раз ты готова, почему бы тебе не спуститься? – предлагает мама. – А мы пока искупаем Минни и уложим ее спать. Правда, Дженис?

– Конечно, – соглашается та. – Убаюкаем нашу малютку в два счета.

– Правда? Я ведь могу и сама…

– Бекки, не глупи! – возмущается мама. – Я и так последнее время почти не вижу внучку. Ну-ка, детка, иди к бабуле на колени. Мы расскажем тебе сказку, поиграем и… О, придумала! Давай съедим эту замечательную вкусную шоколадку «Тоблерон»!

Семь

Дэнни я нахожу за угловым столиком в «Бушон», шикарном ресторане с льняными скатертями. Мой друг – как всегда, тощий и загорелый (наверняка только что из солярия) – одет в голубую куртку-косуху. Он сидит рядом с беловолосой, очень бледной девушкой, абсолютно ненакрашенной, не считая темно-фиолетовой помады.

– Дэнни! – Я подбегаю и сжимаю его в объятиях. – Господи! Ты живой!

Дэнни я не видела с тех самых пор, как он пытался совершить экспедицию в Гренландию в благотворительных целях, но то ли палец отморозил, то ли еще что, в общем, ему потребовалась реабилитация в Майами.

– Можно сказать, чудом, – отвечает Дэнни. – Там было очень опасно.

Не было там ничего опасного. Я разговаривала с его агентом и знаю правду.

– Бедняга, – говорю я. – Наверное, там творился сущий ужас. Весь этот снег и… и волки…