Шопоголик среди звезд

– И где же он? – Голос срывается на встревоженный фальцет. – Куда он подевался? Бекки, ты ведь обещала за ним присмотреть!

– Я присматриваю, – огрызаюсь я. Нет, правда, она мне предлагает следить за собственным отцом? – Он уехал с Таркином. Они тут здорово подружились. Так мило. Вчера смотрели город, ужинали вместе и… – Я вовремя прикусываю язык, чтобы не ляпнуть «надрались». – Хорошо провели время. Так что ты не волнуйся.

– Но что все-таки происходит? Зачем он вдруг сорвался в Лос-Анджелес? – продолжает убиваться мама. – Ты выяснила? Что он тебе сказал, солнышко?

Меня опять грызет совесть. Нужно было остаться вчера и поговорить с папой. И автографы для него добыть. Как же мне стыдно…

– Да почти ничего не сказал, – признаюсь я. – Но мы сегодня с ним обязательно потолкуем по душам, и я все из него вытяну.

На кнопку отбоя десять минут спустя я нажимаю в смешанных чувствах – мне одновременно и легче, и тяжелее. Легче, потому что пообщаться с мамой всегда хорошо. А тяжелее, потому что теперь я вижу, куда все катится. Я столько проморгала. Нужно было уделить больше внимания папе… Поддержать Сьюз… Зажмурившись, я зарываюсь лицом в ладони.

Кругом сплошные огорчения, куда ни взгляни. Я наломала кучу дров, сама того не подозревая, а теперь не могу понять, за что хвататься, чтобы все исправить. Что мне делать?

Я сижу в этом кресле, по-моему, вечность, пока теснящиеся в голове горькие мысли не начинают понемногу упорядочиваться. Тогда, полная решимости, я отрываю листок от кухонного блокнота и пишу на нем: «Цели». Я возьму жизнь в свои руки. Я остановлю этот бешеный калейдоскоп. Это моя жизнь, а значит, мне решать, куда ей двигаться. Даже если для этого придется повалить ее на пол и хорошенько отметелить с воплями: «На тебе, жизнь, получай!»

Сосредоточенно исписав весь лист, я откидываюсь в кресле и смотрю на результаты своего труда. Работа предстоит нелегкая, но я справлюсь. Я должна справиться.

Цели:

помирить Люка с Элинор (как Святой Франциск);

выйти на красную дорожку и собрать миллион автографов для папы;

придумать сногсшибательный наряд для Сейдж и устроиться к Нените Дитц;

наладить отношения со Сьюз;

спасти Тарки из секты;

выяснить, зачем приехал папа, и успокоить маму;

купить бюстгальтер без бретелей.

Ну да, последнее не такое глобальное, но бюстгальтер-то все равно нужен.

Глава 19

К трем часам дня я уже почти взяла себя в руки. Купила бюстгальтер, отправила Сейдж три платья, шесть пар обуви и брючный костюм со смокингом на примерку. (Костюм она вряд ли наденет, а зря. На ней смотрелось бы потрясающе.) А еще я пораньше забрала Минни из садика и нарядила в розовое платьице с рукавами-фонариками, широким поясом, завязывающимся на бант, и трусиками в комплекте. Я даже завидую слегка: почему к взрослым платьям не прилагается подходящее по цвету белье? Раскупили бы влет. Подкинуть, что ли, идею дизайнерам?

Джефф привез нас в «Пурпурную чайную» посередине Мелроуз-авеню – над входом крупная вывеска с выписанным затейливой вязью названием. Я помогаю Минни вылезти из внедорожника, разглаживаю на ней юбку и прощаюсь с Джеффом: «До скорого. Я позвоню». А потом толкаю стеклянную дверь под вывеской.

Ой.

Видимо, у нас с Араном диаметрально разные представления о том, что такое «традиционный чай». У меня это серебряные чайники, официантки в белых передниках с оборками, крошечные сэндвичи с огурцом, крахмальные скатерти, а еще, может быть, ненавязчивая арфовая музыка и парочка мисс Марпл за соседним столиком.

В «Пурпурной чайной» ничего похожего не наблюдается. Во-первых, тут вообще нет ни столов, ни стульев, только пуфы, кресла-мешки и непонятные деревянные обрубки. Помещение полутемное, на стенах пляшут тени от мерцающих свечей. Музыка играет, но не арфа, а индийский ситар, и аромат в воздухе разносится, но не сдобы с корицей, а, скорее…

Хм. М-да. Могли бы поделикатнее, здесь все-таки не Амстердам. Развалившиеся на пуфах хипстеры прихлебывают чай, барабанят по клавиатуре «Макинтошей» и подставляют ноги и плечи массажистам в индийских шароварах. А посреди всего этого великолепия восседает Элинор в неизменном буклированном костюме, с прямой, как доска, спиной и словно высеченным изо льда лицом. Примостилась на табурете в форме гриба со стаканом воды в руке и взирает на окружающих, как королева Виктория на дикарей. Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Бедная Элинор. Она тоже, наверное, на крахмальные скатерти настраивалась.

Лицо у нее бледное и осунувшееся, но темный «шлем» на голове уложен, как всегда, волосок к волоску, и позвоночник натянут, как струна.

– Ле-е-е-ди! – вопит Минни при виде Элинор. – Мама, там ле-е-еди!