Шорник

Меня поразил тогда затхлый дух плесени, запах пыли и мышей… Книги валялись в полном беспорядке на грубо сколоченных полках, в окованных жестью старых сундуках с оторванными крышками и прямо на полу – в углу. Посреди читальни стоял непокрытый дощатый стол и четыре табуретки возле него. На стенках, густо усиженных мухами, висели плакаты и портреты, дощатый потолок был закопчен до черноты круглой чугунной времянкой.

– Хоть бы стены побелили, – сказал я.

– А зачем? Все равно мухи засидят.

Я показал ему свой газетный мандат. Он и ухом не повел:

– Так бы сразу и сказал, что из газеты. Я б за Паранькой сбегал и читалку пораньше открыл. Она любит возиться дома… Баба, она баба и есть.

– Не для меня читалку надо открывать, а для народа.

– Известно – для народа, – охотно согласился он. – А то для кого же?

– Каталог у вас составлен?

– Чего? – он впервые насторожился.

– Ну, перепись книжек.

– Ах, перепись! А к чему она? Я их и так все книжки наперечет знаю. Сам читал.

– А как же вы их учитываете?

– По ящикам… Столько-то ящиков, столько-то полок… Да вон, остаток в углу. Чего же их считать?

Помню, на лекции в клубе Евсей Петрович сидел в первом ряду, и когда лектор, кончив читать, спросил: «Вопросы имеются?» – Евсей Петрович тотчас встал и задал вопрос:

– А вот скажите, как в Индонезии дела?

– В каком смысле? – переспросил лектор.

– Порядок там наведен? Помощь наша не нужна то есть?..

После моего выступления в газете Евсея Петровича сняли. И как-то сразу все стали называть его просто дедом Евсеем. Но странно, он не обиделся на меня или делал вид, что не обиделся. При каждом моем наезде в Паньшино он непременно разыскивал меня, заговаривал со мной все по книжной части и, прощаясь, всегда напоминал одно и то же: «А тогда-то, после твоего наезда, меня сняли. Да…»

Вот и на этот раз дед Евсей увел меня из правления на конный двор, угощал холодным квасом, ну и под конец повел умную беседу. Я догадался, что это была своеобразная месть – вот, мол, какого человека ты не у дел оставил. Не оценил…

О своей бывшей руководящей работе рассказывает дед Евсей как о веселой и не совсем понятной игре, в которую он бы и теперь не прочь поиграть.

– Раз попал я под течение… Меня и вызвали, – говорил дед Евсей, постукивая черенком шила о кожу. – Спрашивают: тебе задание довели на куриный помет? Довели, отвечаю. А ты что делаешь? Собираем, говорю. Кто же это собирает? Правление, отвечаю, по дворам ходим. Дурак! Твое дело спустить это задание дальше, понял? А ты по дворам, как поп, шатаешься. Мне бы надо согласиться… Но я не собразил – опыта в тую пору у меня по руководящей линии, можно сказать, не было никакого. Я и ляпнул: руководитель, говорю, сам должен пример показать. Эк, меня и почали молотить… Ты что же, самих руководителей на куриный помет хочешь бросить? Да?! Навоз вывозить, поле пахать! Да?! Может, ты и коммунизьм хочешь построить одними руководителями? Это и есть отрыв от массы, понял? То есть аппортунизьм. То-то и оно, – дед постучал шилом, помолчал… – А течение такое в то время было. Может быть, и я бы окончательно угодил тогда в него. Да, на счастье, народ в районе сидел с головой – разобрались, что к чему. И оставили меня в председателях, – он покосился в мою сторону, мотнул головой и добавил укоризненно: – Так-то.

Ваське этот рассказ показался, должно быть, скучным, он раскрыл таблицу Менделеева и разложил ее на коленях.

– Это по-какому же написано, по-немецки, что ли? – спросил дед Евсей.

– Это таблица Менделеева, – ответил Васька.

– Менделеева? – дед Евсей поджал губы и задумался. – Нет, что-то не слыхал. По текущей политике я разбираюсь, а вот в истории нет.

Он сделал несколько стежков, постучал, покряхтел:

– Она к чему ж дана, эта таблица, к умножению или к делению?

– Дед, это ж элементы… Классификация, понял?

– А чего ж не понять! Элементы – известное дело. Они бывают разные. Есть которые бабы получают: мужик сбежит – его цоп! и за элементы привлекают. А бывали и такие элементы, которых раскулачивали… Пережиток капитализьма то есть, – он поглядел на меня и спросил: – А у этого Менделеева про иностранные элементы написано, что ли?

– Дед, это ж химия! – ответил раздраженно Васька, ерзая по приступке. – А пережитки капитализма к истории относятся. Неужели это не понятно?

– А ты не елозий, а то занозишь сиделку-то, – обиделся дед Евсей. – Ишь какой образованный! Для тебя же, дурачка, стараюсь, седло чиню. А он и разговаривать не хочет.

– Да ты что, дедушка? – испугался Васька и снова прильнул к его коленям. – Я ж просто так… Химия мне надоела. А ты что подумал?

– Глупый ты, Васька. Ежели бы я, как ты вот, сызмальства грамоту постигал, я б теперь ого-го где был. Погладить не достал бы меня.

– А где ты учился? – спросил Васька.

– Я в двадцать втором годе ликбез окончил. Ликвидировал безграмотность то есть. Потому как нельзя иначе – с одной стороны кулаки нас донимали, а с другой – темнота. Ну, мы, стало быть, уничтожили и тех и других. А потом колхоз построили.

– Постой, дед Евсей! – Васька хлопнул его по коленке. – А ликбез-то вы где проходили? В школе?