Шота Руставели

Рисуя в своей поэме мусульманскую обстановку, он не без умысла выделил своего героя под именем Придона, желая показать, что его герой – православный чужеземец, прибывший в Грузию из Византии; но желая в то же время соблюсти некоторую маскировку, он прибавил к его имени чисто мусульманское «Нурадин», тоже взятое из «1001 ночи».

Еще один образ взят Шотой из «1001 ночи», это образ коварной «Зат-ад-Давахи», означавший «Владычицу бедствий». Эта женщина, мать царя Румов, обладала изумительным коварством, была лжива, распутна, не останавливалась перед преступлением, строила всяческие козни и считала все средства допустимыми для достижения своих целей. Особенно характерно, что эта женщина помогает царю Афридуну. Именем этой Давахи, измененным в Давар, Шота назвал сестру царя Парсадана, воспитательницу Нестан-Дараджан, Не забудем, что царица Тамара воспитывалась своей теткой Русудаи, сестрой царя Георгия III. Надо отдать справедливость Руставели – он нашел бесподобный образ для изображения женщины, которая играла немалую роль и в истории Грузии и в жизни своей царственной племянницы, в частности, в замужестве Тамары с русским князем Юрием.

Использование Шотой Руставели иноземных образцов для своей поэмы, за исключением образа Давар, очень невелико, он не смог использовать их даже для маскировки – единственной цели, которую он преследовал, обращаясь к ним. Зато, окончив поэму, когда он стал мишенью для повергнутых в прах его «Вепхис ткаосани» слоев грузинского высшего общества, Шота вспомнил о своих первоначальных поисках иноземных образцов и стал утверждать, что его поэма не что иное, как стихотворное изложение иранского сказания. Удары, которые обрушились на Шоту и привели к его изгнанию, могут служить оправданием такого тактического хода, непонятого его исследователями.

Итак, сюжет «Вепхис ткаосани» совершенно самобытен, он создан самим Шотой, и никакими образцами для этого поэт не пользовался. Тем больше трудностей стояло перед ним и тем удивительнее те своеобразные приемы, при помощи которых он эти трудности преодолел. Он дает полную картину современных ему событий, но тут же вносит деталь, которая должна показать, что он имеет в виду не те события, о которых все могут догадаться. Описывая коронование в семье царя Ростевана, он вводит приемного сына Автандила. А как протекало в действительности коронование Тамары? Участвовал ли в нем Давид Сослан, приемный сын Георгия III? Мы не имеем списка лиц, приглашенных Георгием III во дворец в день коронования дочери, но можно утверждать, что в числе присутствовавших на короновании Тамары Давида Сослана не было; иначе картина торжества в семье Ростевана была бы точной копией с действительности, и Руставели трудно было бы пустить версию о том, что сюжет своей поэмы он заимствовал из иранского сказания. Вводя Автандила, он как бы устранял этим всякую аналогию с жизнью царской семьи Георгия III.

Но этим Шота преодолевал еще не все трудности. Была ведь и третья царская семья – индийского царя Парсадана, в которой разыгралась большая драма, кончившаяся бегством приемного сына Тариеля. Как увидим дальше, в семье Георгия III тоже произошло загадочное событие – смерть царевича Демны во время восстания Орбелиани, и Шоте надо было так построить сюжет своей поэмы, чтобы не дать повода думать, что события, происшедшие в семье царя Парсадана, имеют какое-нибудь отношение к грузинской царской семье.

Тариель скрывался, Нестан-Дареждан была похищена, и Шота полагал, что этих фактов достаточно, чтобы думать, что в этой семье не могло произойти коронование с участием приемного сына – Автандила; следовательно, то, что произошло в семье царя Парсадана – бегство приемного сына, похищение царевны – не может касаться Георгия III, короновавшего свою дочь на царство с участием приемного сына.

Но Руставели должен соединить эти две царские семьи – Ростевана и Парсадана, и он lает сцену, как на охоте, устроенной по случаю коронования, царь Ростеван видит на опушке леса фигуру Тариеля в барсовой шкуре, рыдающего в глубоком отчаянии. Конечно, не случайно Шота напоминает Ростевану в день торжества о существовании Тариеля. И не без причины Ростеван впадает в такую глубокую тоску после того, как посланные им слуги не могли схватить и доставить ему Тариеля. Между торжествами в семье царя Ростевана и событиями, происшедшими в семье царя Парсадана, Шота устанавливает единство действия через Тариеля; этим он дает основание считать, что речь идет здесь о третьей семье – царя Георгия III. В этом сказался истинный гений: Шота ни на иоту не поступился художественной правдой, хотя, нет сомнения, он сознавал, что дает в руки своих врагов опасное оружие, которое, в случае необходимости, они могут повернуть против него.