Шотландия: Путешествия по Британии

Если Англия пыталась заполучить шотландскую королеву при помощи военной силы, то Франция делала ставку на щедрые предложения. В то время как ничего не подозревавшая девочка играла в монастырском саду и наблюдала, как наступала осень, в высших кулуарах власти решалась ее судьба. Шотландские бароны согласились на брак юной Марии Стюарт с дофином Франции.

Итак, если я и подвергаю сомнению способность пятилетней девочки насадить самшитовую изгородь, то прекрасно могу себе представить, как это невинное дитя с золотисто-каштановыми волосами бегает за опавшими листьями и не ведает, что где-то в неведомой дали уже задуманы и написаны первые строки ее жизненной драмы.

После недолгого пребывания на острове Инхмахолм (полагаю, срок этот исчислялся несколькими неделями) девочку тайно вывезли в укрепленный замок Стерлинг, а оттуда в еще более неприступный Дамбартон. Так или иначе, лорду Сомерсету не удалось воспользоваться плодами своей победы при Пинки-Клей. Через пять месяцев у берегов Шотландии появились французские корабли, и шестилетняя Мария Стюарт взошла на борт чужеземного мановара, чтобы отбыть к жениху в далекую и блистательную Францию. Ее сопровождали верные подруги — четыре Марии — и свита из двухсот слуг и шотландских аристократов.

Прошло еще двенадцать лет, и вновь Мария Стюарт, теперь уже восемнадцатилетняя вдова, стояла на палубе корабля и с тоской смотрела, как скрываются в вечерней мгле гостеприимные берега Франции.

— Тьма, поглощающая милую Францию, — произнесла девушка, — подобна той тьме, что воцарилась в моем сердце.

Ранним туманным утром ее галеон бросил якорь в гавани Лейта. Мария Стюарт, королева Шотландская вернулась в родную страну…

Воспоминание об острове Инхмахолм в этот тихий осенний день с рвущей сердце песней малиновки навсегда останутся в моей душе как нечто, напрямую связанное с трагедией рода Стюартов.

Глава двенадцатая. В гостях у Вальтера Скотта

Я сообщаю читателям некоторые гастрономические секреты, прибываю в Хаддингтон и провожу ночь в постели Карлейля, затем посещаю Данбар и Аймаут, где выслушиваю историю жуткого «Бедствия»; вслед за тем приезжаю в Берик, чтобы послушать «вечерний звон» и понаблюдать за ловлей лосося в устье реки Твид; далее посещаю Флодден, совершаю прогулку по эттрикскому лесу, которая заканчивается экскурсией в Абботсфорд и осмотром рабочего кабинета Вальтера Скотта; а в самом конце я, увы, вынужден попрощаться с Шотландией.

1

Сумерки опустились на скалу, увенчанную замком, как короной. Эта скала напомнила мне кусочек Гленко, чудом перенесенный в самое сердце Эдинбурга. Склон ее, плавно спускавшийся к Холируду, был плотно утыкан шпилями и бельведерами, которые при определенном освещении смахивали на копья и штандарты боевой армии.

Внизу на плоской равнине раскинулся современный Эдинбург с его регулярной планировкой, где все улицы пересекаются под прямыми углами. Трамвайные линии бодро бегут вдоль городских улиц, толпы праздношатающегося народа заполняют северный конец Принцесс-стрит. Однако фоном для городской суеты служит все та же темная и нахохлившаяся скала, в мрачной задумчивости устремляющаяся прямо в небо.

Помнится, как-то раз мне довелось жить в комнате, выходившей окнами на морской порт. В то время там стоял пришвартованный океанский лайнер. Я часто себя ловил на том, что подхожу к окну посмотреть: на месте ли лайнер или же внезапно исчез? Этот огромный корабль представлялся мне чем-то невероятным, фантастическим — он принадлежал и одновременно не принадлежал суше. Нечто подобное пришлось мне пережить и в Эдинбурге. Подобно многим иностранцам, очутившимся в этом старинном, аристократическом городе, я то и дело выглядывал в окно, чтобы убедиться, что замок по-прежнему венчает скалу, что он не уплыл вместе со своими бойницами и зубчатыми стенами в края, где творились «далекие бедствия» [28]и где ему, судя по всему, надлежало пребывать.

С некоторым удивлением я обнаружил, что смотрю на скалу, к которой прилепился старый Эдинбург, глазами художника. Мне так хотелось бы изобразить ее на холсте, передать все переменчивые настроения: вот скала прохладным осенним утром, а вот она же в разгар солнечного полудня, но более всего меня прельщал тот непонятный, переходный момент — ни день, ни ночь, — когда вечерние тени лишь опускаются на скалу и, как шайка разбойников, крадутся по улочкам старого города.