На тринадцатом году жизни я вступил в школе в ссору со всеми учителями сразу и в гневе и разочаровании покинул их всех. Этим весьма были недовольны мои родители; однако они позволили мне самому принимать решение, и раз уж я теперь хотел работать, они давали мне небольшие поручения на ферме, и вскоре я стал понимать, что жизнь не так уж легка; тогда я стал учиться ремеслу; мельничное дело считалось хорошим занятием, или профессия корабельного плотника, но я ни с тем, ни с другим жизнь связывать не хотел. Меня больше привлекало книгопечатание. Я написал в фирму «Оливер и Бойд» в Эдинбурге, изложил свою просьбу принять меня учеником. Но мне на письмо так и не ответили. Я написал снова, на этот раз в «Фэйрбейн и К», в том же городе, а также мистеру Джексону в Дамфрис, но не получил ответа ни от одного из них, что повергло меня в уныние. Именно в то время стал я испытывать меланхолию, работая там, откуда мне ужасно хотелось выбраться. Здесь я мог бы упомянуть, что с того вечера, когда мама сказала мне, что рано или поздно я умру и надо мной будет насыпан холмик холодной земли, я так и не смог избавиться от этой мысли. Юный мой ум был повергнут этим в глубокий шок из-за первого столкновения с жестокой правдой. Итак, уяснив, что мне никак не удается пойти учиться на печатника, я сильно жалел себя и стал склонен к детским выходкам; как поется в старинной песне:
Живший по соседству друг показывал мне имевшуюся у него «Британскую энциклопедию»; он всегда, когда я хотел, давал мне том, и я должен признаться, что извлек из его доброты немалую выгоду. Из этой книги я узнал больше, чем в Эдинбургском колледже, куда отправился пешком, с палкой в руках, когда мне исполнилось девятнадцать. До того я успел побродить по Англии, не раз влюблялся, писал стихи и еще черт знает что…
Бедный Джон Мактаггарт! Холодная земля на могиле, которой он так сильно боялся, вскоре накрыла его, и ничего не осталось от него, кроме книги, в которую он с таким блеском собрал местные байки и примечательные факты, эксцентричные истории и словечки.
Итак, вытянув ноги к каминной решетке, слушая, как в окно стучится гэллоуэйский дождь, мы стали бы беседовать о том, как обогатилась бы шотландская литература, если бы эдинбургские издатели ответили на письмо неизвестного молодого человека с грубоватым, жестким для произношения гэллоуэйским именем. Мой восторг перед ним становился все сильнее, по мере того как я читал «Энциклопедию». Он, безусловно, был духовным наследником Бернса, и, читая эти юношеские опыты прозы, я не могу избавиться от чувства, что при удаче и более крепком здоровье Джон Мактаггарт мог бы восполнить пробел в шотландской литературе, которой все еще не хватает прозы на национальном языке. У него был острый, наблюдательный ум, чувство юмора, дар излагать свои наблюдения кратким и живым слогом, мало обязанный искусству, но очень много — личностным качествам автора и его опыту. Кто, например, смог бы лучше описать старинную игру у огня, называемую «Подкладка и одежка»: