Шотландия

Дорога, покрытая угловатыми кусочками кварца, причиняет боль моим ногам, стиснутым плохо сшитыми французскими туфлями. Как выносят это босые ноги мужчин и женщин, не представляю себе: даже для моих ног, защищенных обувью, дорога была тяжелой. Идем во второй половине дня по местам, где в это время года мало воды. Пыль, подымаемая на ходу, вызывает офтальмию… Для меня это был первый случай офтальмии в Африке. Вышли к реке Лобумба, которая течет в Танганьику, и прибыли в деревню Ловида. Послал к Касанге, вождю племени гуха, за каноэ. Лонгумба (Логумба), как и Лобумба, берет начало в горах Западного Кабого. Мы слушали сильный шум, напоминающий гром, когда были отсюда еще в двенадцати днях пути. Его приписывают Кабого: будто там есть подземные пещеры, в которые волны устремляются с большим шумом; может быть, Лонгумба вытекает из Танганьики. Далее вниз по течению она переходит в Луассе, а затем в Луамо и впадает в Луалабу. Вся страна имеет уклон в эту сторону, но я слишком болен, чтобы исследовать истоки Луалабы.

23 октября

Вышли на заре и достигли Уджиджи. Меня приветствовали все арабы, и особенно Моэньегере. Я превратился в скелет, но здесь ежедневно бывает рынок, на который приносят всевозможную местную пищу, и я надеялся, что питание и отдых скоро вернут мне силы. Но вечером пришли мои люди и рассказали, что Шериф распродал все мои товары. Моэньегере подтвердил это, сказав: «Мы протестовали, но он не оставил ни одного ярда из 3000 ярдов коленкора, ни одной нитки бус из 700 фунтов». Это приводит меня в отчаяние. Я предполагал, если мне не удастся набрать людей в Уджиджи, ждать, пока не прибудут люди с побережья, но никогда не думал, что придется ждать, находясь в нищенском положении, и чувствовать себя несчастным. Шериф, очевидно, морально дефективный: явился, совершенно не стыдясь, пожать мне руку и, когда я отказался здороваться с ним, принял недовольный вид. После этого он два раза в день приходил со своим бальгере — «пожеланием удачи», а уходя, заявлял: «Иду помолиться». Наконец я сказал ему, что, будь я араб, ему бы за это воровство отрезали руку и оба уха, он это отлично знает, и мне его пожелания и приветствия не нужны.

24 октября

Шериф распродал мое имущество своим друзьям по низким номинальным ценам. Сеид бин Маджид, порядочный человек, предложил арабам вернуть мое имущество, а у Шерифа забрать его слоновую кость, но они не захотели возвращать товар, хотя и знали, что все это краденое. Христиане поступают иначе, даже те, кто принадлежит к низшим слоям. Оказавшись в нужде, я чувствовал себя как человек, который шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам; но у меня не было надежды, что откуда-нибудь появится священник, или левит, или добрый самаритянин, но однажды утром Сеид бин Маджид сказал мне: «Сегодня первый раз мы вместе и одни; у меня нет товаров, но есть слоновая кость. Прошу тебя, позволь мне продать часть слоновой кости и отдать тебе товары». Это предложение меня ободрило, но я сказал: «Сейчас еще не нужно; потом, попозже». У меня еще оставалось немного товаров для обмена, которые я из предосторожности оставил у Мохамада бин Салеха перед отправлением в страну маньюэма на тот случай, что я буду в крайней нужде, когда вернусь.

И вот, в то время как мое настроение было на самой низкой точке, добрый самаритянин был уже совсем рядом: однажды утром Суси примчался и еле выговорил, задыхаясь: «Англичанин! Я его вижу!» — и ринулся ему навстречу. В голове каравана развевался американский флаг, указывающий на национальность чужестранца. Тюки с товарами, цинковые ванны, громадные чайники, кастрюли, палатки и т. д. — все это заставило меня подумать: «Это роскошно оснащенный путешественник, не такой, как я, не знающий, что предпринять дальше». (28-е октября) Это был Генри Морленд [sic] Стэнли, корреспондент газеты «Нью-Йорк геральд», посланный Джемсом Гордоном Беннетом-младшим, затратившим на эту экспедицию свыше четырех тысяч фунтов, получить точные сведения о д-ре Ливингстоне, если он жив, а если умер, то доставить его кости на родину. Новости, которые он мог рассказать человеку, уже полных два года не имевшему никаких известий из Европы, заставили меня целиком обратиться в слух. Ужасная судьба, постигшая Францию; успешная прокладка телеграфных кабелей через Атлантический океан; избрание генерала Гранта, смерть доброго лорда Кларедона — моего стойкого друга; доказательство того, что правительство Ее Величества не забыло меня, так как оно ассигновало тысячу фунтов на снабжение моей экспедиции, — все это и многие другие интересные вещи пробудили чувства, дремавшие во мне, когда я был в стране маньюэма. Мой аппетит восстановился; вместо скудной невкусной еды два раза в день я стал есть четыре раза и через неделю ощутил, что окреп.