В пять утра мы умывались к завтраку, который начинался в шесть. Даже муки острого голода не заставили бы меня есть в столовой. Королю и королеве стоило бы прийти и взглянуть на это, так как если раньше вы не отличались смирением, то как только вы это увидите, то сразу присмиреете и станете покорными и будете дорожить добрым здравием и иными счастливыми дарами, какие почерпнете в глубинах своей души. Больные хватают и заглатывают кашу так неопрятно и неряшливо… Когда я придумывала всякие предлоги, чтобы не ходить на обед, сестра сказала: «Если работаешь на кухне, то можешь там и есть». Главный врач был… человеком добродушным, выказывал неподдельную заинтересованность в лечении больных. Я проговорила с ним около часа, и потом меня устроили работать на кухню. Я не хотела, чтобы кто-то из детей навещал меня тут, потому что детям, пока они маленькие, таких мест лучше не видеть…
Пребывание в сумасшедшем доме накладывает ужасное клеймо… Когда я вернулась домой, то обнаружила, что люди все время пытаются избегать меня, словно прокаженную. Обычно они вели себя так: сначала улыбались и были любезны, а потом находили какой-нибудь предлог, делали вид, что куда-то страшно торопятся. Я ходила по фермам в сельской местности, и стоило людям узнать, что я вернулась из сумасшедшего дома, то во многих местах, едва местные видели мое приближение, у меня перед носом двери захлопывались. Это жуткое ощущение…
И в Филорт-хаузе, и в Стричен-хаузе мне сказали, что за время моего отсутствия клиентов стал обслуживать кто-то другой. Я доходила даже до Нью-Дира, но продать почти ничего не удавалось. Что за горькое поражение, возвращаться с почти полной, тяжелой корзиной и с тяжелым сердцем! Я понимала, что зарабатывать на хлеб легче не стало, и казалось невозможным, чтобы народ сумел понять тот факт, что умственное расстройство — болезнь…
И вот теперь так много дверей для меня закрылись, и вряд ли стоило ходить по сельской местности, но я продолжала упорно таскаться с корзиной. Хотя я была «слегка не в себе», я была «в основном дееспособна». Казалось, что при сильном умственном напряжении верх берет душевная болезнь. Странная во многих случаях вещь: больной понимает все, что происходит. Я зашла в Уитчил-хауз, как обычно, через черный ход… Я спросила экономку, не нужна ли им рыба, и она сказала: «Надо спросить у госпожи», которую они называли ее светлостью… В Уит-чиле внутри через весь дом, словно улица, проходит длинный коридор. Экономка пошла советоваться с хозяйкой в гардеробную, что была в дальнем конце коридора. Я на цыпочках прошла туда, чтобы узнать ответ леди Андерсон, и он прозвучал достаточно громко, чтобы я услышала все: «Скажи ей, что с тех пор, как она помешалась, нам все поставляет торговец Роузхерти, и ей незачем больше приходить». Она добавила: «И ни при каких обстоятельствах не угощай ее чаем или еще чем-то, чтобы не поощрять. Мы не можем допустить, чтобы вокруг слонялась сумасшедшая». Я отступила к задней двери. Они ничего не знают и не понимают. Экономка передала слова хозяйки, и я поблагодарила ее учтивой улыбкой, словно бы ничего и не случилось. У меня было огромное желание вернуться и ударить ту женщину.
Крушение железнодорожного моста через Тай, 28 декабря 1879 года