Шотландия

Здание было большое, но казалось почему-то каким-то сжатым, странным образом стесненным. Летом можно было выйти на улицу, но зимой вообще некуда было пойти… Чехарда популярных и слабых директоров и воспитателей. Дисциплина отсутствовала. Новый заведующий энергично брался насаждать власть. Но когда в конце дня он удалялся к себе на квартиру, вновь устанавливался старый режим. Рассадником всех проблем была группа мальчиков в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Они были «плохими» в том смысле, что их не интересовали поощрения со стороны воспитателей. По вечерам они терроризировали младших учеников с такой откровенной жестокостью, что при воспоминании об этом меня бросает в холод. Они бродили по комнатам младших классов, бандами по четверо-пятеро, и избивали того, кто под руку подвернется, вымогали деньги или еду, в поисках развлечений шарили по ящикам и читали чужие письма. Можно было почувствовать себя в шкуре средневекового крестьянина во время Столетней войны: не знаешь, когда явится еще одно войско мародеров, наугад сея смерть и разрушение. Он был сравнительно недолгим, этот период капризного бандитизма, но предоставил мне полный каталог изобретательных жестокостей, порожденных подростковым умом…

Школа наша находилась в Шотландии и была почти во всех отношениях шотландской частной школой, и все же сильный шотландский акцент был позорным клеймом. В действительности, акцент любой местности безжалостно пародировался. Когда люди говорили с отчетливым шотландским выговором, то мы могли издавать резкие горловые звуки или, тряся отвисшей челюстью, по-идиотски бормотали невесть что. Всякий, у кого слышался акцент Мидленда или севера Англии, в ответ получал поток «Э-э ба-а гу-ум». Передразнивать чужой выговор мы все находили бесконечно забавным. Отчасти это было снобизмом, отчасти — самозащитой. У всех учеников частной школы были чрезвычайно враждебные отношения с местным людом, особенно с молодежью. Для нас все местные были «паршивцами», «грубиянами», «плебсом», «крестьянами» и «деревенщинами». Сейчас я поражаюсь при воспоминаниях о том, какую патрицианскую желчь и яд мы изливали, словно аристократы перед лицом надвигающейся революции — курьезная смесь презрения, страха, сознания вины и зависти. В конце концов, они-то жили в настоящем мире, за пределами наших школьных стен, и каким бы чувством превосходства мы не кичились, никуда не денешься от того факта, что они куда свободнее, чем мы — и это очень раздражало. Уверен, и на нас, в свою очередь, смотрели как на отталкивающих, высокомерных, злобных снобов. Суждение отнюдь не резкое.

Мы страстно желали вырваться из школы, но мир снаружи одновременно и соблазнял, и насмехался над нами. В нем было все, от чего в школе нас отучали и что в то же самое время постоянно напоминало об аномалиях и гнете того общества, в котором мы заточены. Предпринимались энергичные попытки к бегству.

Самый легкий способ вырваться из школьного замкнутого мирка — попасть в школьную команду. Поскольку школа находилась так далеко на севере, то для того, чтобы найти достойного противника, приходилось немало путешествовать. Благодаря регби и хоккею можно было два-три раза в семестр съездить в Инвернесс или Абердин, нередко матчи проводились в Данди, Глазго и Эдинбурге. В нашем воображении Эдинбург занимал то место, какое среди поэтов в 1930-х годах было у Берлина. Для нас, жалких и убогих, он неизменно представлялся греховным и пленительным. Если тебя выбирали в команду по регби, выезжающую в Эдинбург, то это означало несколько счастливых часов в пабах на Тистл-стрит, а отнюдь не напряженное спортивное состязание…

Большой мир был желанным источником контрабанды — порнографии, выпивки, сигарет, — а также, в каком-то смысле, законной добычи. Когда мальчики отправлялись в город, то уровень воровства в магазинах тревожно возрастал. Был один мальчик, за которым в местном универмаге «Вулвортс» следили два работающих в магазине детектива. Он был искусным клептоманом и обычно брал заказы, что принести после своих субботних визитов. Мы бурно радовались своим преступлениям и горячо их обсуждали, передавали из уст в уста легенды о героических кражах: например, о том, как практически дочиста была опустошена сувенирная лавочка в Хайленде, когда рядом высадился целый автобус школьников. О мальчике, который выкопал медные провода на близлежащей авиабазе Королевских ВВС, отчего в какой-то момент, когда он перерубил топором особо важный кабель, отключились все приборы на диспетчерской башне. Прижимая к себе трофеи, мы радостно возвращались в убежище школы. И тем не менее в самой школе воровство считалось одним из самых серьезных и антиобщественных преступлений — любого вора ждали бы годы суровых порицаний. Два мира, две системы ценностей…