Шотландская философия века Просвещения

Итак, аффект общественного интереса первичный мотив нашего повиновения и если этот интерес впервые вызывает подчинение правительству, то долг повиновения должен прекратиться, как только интерес будет нарушен в очень сильной степени и в значительном количестве случаев (131.I, 592). Отсюда новый вопрос: кому обязаны мы подчиняться, кого должны мы признавать своими законными властителями? Юм устанавливает несколько принципов, делающих власть легитимной. Первый — принцип долгого обладания. Второй источник всякой государственной власти — наличное обладание властью. Третий принцип право завоевания, четвертый принцип — право наследования. Наконец, пятый источник власти — положительные законы, т. е. установление известной формы правления и преемственности правителей путем законодательства. Этот анализ приписывает власти признаки собственности (не хватает только разбора захвата) и предназначен для практического применения. Изучение истории подтверждает рассуждения истинной философии; последняя же, знакомя нас с первичными качествами человеческой природы, учит рассматривать политические несогласия как нечто в большинстве случаев неразрешимое и полностью подчиненное интересам мира и свободы. Когда общественное благо не требует с очевидностью изменения (в правлении), несомненно, что совместное действие названных источников права на власть делает ее по справедливости священной и нерушимой. Только смешение и антагонизм этих источников власти приводят к недоразумениям, которые скорее могут быть решены мечом воинов, чем аргументами законоведов и философов (см.: 131.I, 600).

Иллюстрацией ко всему сказанному Юмом избрана знаменитая революция, которая имела столь благоприятное влияние на государственное устройство и сопровождалось столь значительными последствиями. Действительно, английская революция XVII века, как и всякое единичное явление, в чем-то подтверждает общее правило, но и порождает проблему легитимного применения в конкретных случаях общих правил, установленных здравым смыслом и людскими действиями во все времена. Необходимость самосохранения и мотив общественного блага дают народу одинаковую свободу действия и при деспотической форме правления, и при ограниченной монархии. Нет ничего более существенного для блага общества, чем сохранение политической свободы и каждый конституционный орган должен иметь право на защиту и ограждение своих прежних прерогатив от посягательства со стороны всякой другой власти.

Отсюда Юм делает важный вывод. Все те, кто как будто уважает наш свободный государственный строй, но вместе с тем отрицает право сопротивления, в сущности отказываются от всяких притязаний на здравый смысл и не заслуживают серьезного ответа. Но одно дело — общее правило, а другое соответствие ему конкретной истории. Юм называет спорным вопрос, приложимы ли эти общие принципы к последней революции, а также подвергались ли в то время крайней опасности все права и привилегии, которые должны быть священными для свободной нации.

Юм признает необходимость учитывать суждение народа, на которое оказывают действие самые незначительные мотивы. «Законы и парламент поступают весьма мудро, считаясь с этими качествами и выбирая государей то из определенной династии, то вне ее, в зависимости от того, за кем народ естественно склонен признать власть и право» (131.I, 604). Постепенно укоренившаяся привычка делает легитимным правление принца Оранского и его трех преемников. Так государи приобретают права не только от своих предков, но и от своих потомков. «Ныне царствующий король Франции делает Гуго Капета более законным правителем по сравнению с Кромвелем, точно так же твердо установленная свобода голландцев в значительной степени оправдывают их упорное сопротивление Филиппу Второму» (см.: 131.I, 603–604) — поучительное применение гносеологического понятия привычки к социальной психологии и к политической философии, в анализе ключевых событий конкретной истории.

И все-таки, что делать с научной политикой как установлением обобщенных правил, если в конкретной истории той же Англии сплошные исключения и решить вопрос, случайно ли она стала политически и социально самой продвинутой страной, однозначно нельзя.

Разумеется здесь мы имеем не последнее слово Юма по данному вопросу. В 1748 г. в очередном издании эссе появляется небольшая работа «О пассивном повиновении», которую некоторые исследователи расценивают как переход Юма на позиции консерватизма (см.: 243), проявление его растущих торийских симпатий. Выражение «пассивное повиновение» появляется, кажется, в правление Елизаветы. Проповеди на эту тему читались в церквях еженедельно. Относительно торийских симпатий следует привести замечание Дункана Форбеса, автора «Политической философии Юма» (185), об отсутствии в Шотландии партии тори. Политики там разделялись на вигов и якобитов (сторонников реставрации династии Стюартов).