Шотландская философия века Просвещения

Занятия историей для Юма являлись практической проверкой его феноменологизма. «Лучшее выражение философии есть история».[18] Более того. Юм заявлял в «Первом исследовании», что повествование о войнах, интригах, партиях и революциях не что иное, как собрание опытов, с помощью которых политик или представитель моральной философии устанавливает принципы своей науки (131.II. 71). Но там же он с некоторым эпатажем писал: «Человечество до такой степени одинаково во все эпохи и во всех странах, что история не дает нам в этом отношении ничего нового и необычного» (131.II, 71). Очевидно, что историческое исследование имеет свою специфику и метод, которые при всем том должны соответствовать уже избранному экспериментальному методу. Но что из всего этого следует? Только то, что существует единая топология мотиваций и реакций для всех людей. Это честолюбие, скупость, тщеславие, дружба, великодушие, патриотизм. Все эти аффекты, констатирует Юм, смешанные в различной степени и распределенные среди людей, с начала мира были и теперь еще остаются источником всех действий и предприятий, какие только наблюдались среди человечества (131.II, 70–71). Так что главная задача историка описать как можно точнее события и их участников индивидуальных и коллективных субъектов истории и установить физические и ментальные причины их действий. Итак, описание потенциальных параметров человеческого духа и объяснение динамической их актуализации. Если принцип детерминизма в физической и ментальной сфере будет продемонстрирован на материале прошлого, то историк вправе прогнозировать будущее.

Жанр истории стал очень популярным в ХVIII столетии. Галантный век требовал от историка не фактической точности, а элегантного изложения, исторический нарратив воспринимался как беллетристика. Социальный катаклизм, потрясший остров Великобритания, но сделавший страну аванпостом прогресса, актуализировал исследования отечественной истории.

В 30–40 годы в научной периодике довольно оживленно обсуждался вопрос о пользе истории. Во второй половине 30-х годов можно отметить публикацию лорда Болингброка в журнале «Кудесник», его же письма об изучении и пользе истории, писавшиеся в тот же период, (изданы в 1751 г. См. 33). Юм также не остался в стороне от обсуждения проблем историографии. Уже в первом издании Эссе «Об изучении истории» он признал безусловную пользу знания истории. Со временем Юму представилась возможность самому испробовать свои силы в качестве историка, т. е. заняться, по будущему выражению Гегеля, практической антропологией. При этом он, следуя стратегической установке о секуляризации исследований о человеческой природе, освобождается от христианского провиденциализма и создает прецедент воистину светской истории.

Поводом для написания самого обширного труда Юма послужило его избрание в 1752 г. смотрителем библиотеки общества адвокатов в Эдинбурге с ее обширными фондами. Не чувствуя в себе достаточно мужества для изображения исторического периода продолжительностью в 17 веков, он начал с воцарения Стюартов, ибо «именно с этой эпохи дух партий наиболее исказил освещение исторических фактов» (131.I, 47. Ср. 72). Это один из факторов, усложняющий историческое исследование, но и стимул преодолеть этот камень преткновения для ангажированных историков. В упомянутом эссе (написанного для дамского журнала, но достаточно серьезно) Юм ставил истории в заслугу, что она позволяет «видеть весь человеческий род с самого начала его истории как бы дефилирующим перед нами, в подлинных красках и без тех масок, которые доставляют столько затруднений суждению современников исторических событий» (131.II, 708). Но для этого историк должен быть свободен от пристрастий, а много ли таких? Юму казалось, что он будет единственным историком, презревшим одновременно власть, выгоду, авторитет и голос народных предрассудков. Но почему он не назвал голос крови? Или он считал его народным предрассудком? Когда он поставил себе задачей восстановить репутацию первых двух Стюартов на английском престоле, разве он не понимал, что его могут обвинить в национальном пристрастии?