Она велела себе успокоиться. Осталось еще как минимум восемь дверей, не может же быть, чтобы они все враз перестали работать.
Но что значит – перестали работать? Больше похоже на то, что кто-то специально вывел из строя все двери, чтобы помешать ей выбраться отсюда.
Неужели это дело рук Мириам? Может, американка так и не простила ей ту дурацкую шутку? И собирается в наказание продержать ее здесь несколько часов?
Признаться, если Мириам выпустит ее прямо сейчас, Шона будет очень и очень благодарна. Она замерзла, проголодалась, и в полной темноте тут совсем неуютно.
Но плакать она не станет.
Она же Имри.
Или к черту эти глупости? Когда эта фамилия давала ей хоть какие-то преимущества? Когда ей давал какие-то преимущества собственный характер?
Шона Имри, гордая и надменная. Только посмотрите на нее сейчас: стоит на коленях и силится сдержать слезы.
Она сжала пальцами брошку. У нее болело сердце, болела голова. Сердце – от того, что она сказала и сделала. Голова – от чего-то еще.
Тишина и темнота, темнота и тишина, и слышно только собственное сердце. Оно бьется слишком громко, слишком отчаянно. Неужели остановится от страха?
«Шона, ну ради Бога, ты же Имри. Еще немного мужества».
Но здесь не видно ни зги, а мужество легче дается при свете.
Что-то легкое и липкое коснулось лица – Шона досадливо смахнула паутину. Нет, она ничего не имела против пауков – но только когда их видно. Сейчас ситуация другая.
Рядом с каждой дверью имелся факел, но какой в них толк? Зажечь она их все равно не сможет.
Шона шла по коридору, дезориентированная настолько, что не вполне понимала, где находится. Она села на земляной пол и подтянула колени к подбородку.
У нее есть выбор: либо дожидаться утра, когда ее станут искать и найдут, либо пробираться к озеру – там ведь тоже есть дверь. Этот путь был ей очень хорошо знаком, уж его-то она точно в темноте одолеет.
Перспектива чего-то ждать в темноте и холоде ее совсем не прельщала.
– Куда это ты собралась, Энн?
Она вздрогнула, медленно обернулась – и оказалась лицом к лицу с мужем. Магнус стоял с факелом в руке. Потайная дверь за его спиной была закрыта.
– В лучшем наряде, с прической, как в день нашей свадьбы, и с вещами? Куда собралась, Энн?
– Что ты здесь делаешь, Магнус?
Он приблизился к ней. Жестокая улыбка играла на тонких губах, предостерегая Энн от глупостей.
– Куда ты идешь?
– А это имеет значение?
– Ты уходишь с ним? – Когда-то Магнус был красив, но жестокость подпортила и заострила его черты. – С волынщиком Брайаном, которого я называл другом?
– Он и есть твой друг, Магнус.
– Друзья жен не крадут.
Она ему не принадлежит. Ее нельзя украсть. Она не его собственность, не лошадь и не меч, но Энн промолчала: за такие слова Магнус ударил бы ее. Муж плевать на нее хотел, он видел в ней лишь сосуд для своего семени, утробу, которая вынашивает его детей. Когда она выполнила свое предназначение, он легко забыл о ней.
– Ты не бросишь меня, Энн.
Он схватил ее за руку, но не грубо – как это не похоже на него.
– Где вы договорились встретиться?
Она не ответила. Магнус тряхнул ее:
– Говори!
– Я останусь с тобой, Магнус. Только не трогай его.
– Сколько печали в голосе, Энн. Ты так сильно его любишь?
Ей хватило ума не отвечать на этот вопрос.
– Где вы собирались встретиться?
Он сжал пальцы сильнее, улыбка исчезла с его лица.
Энн покачала головой и закрыла глаза, когда Магнус заломил ей руку.
– Скажи мне.
Она будет молчать сколько сможет. Энн надеялась, что Брайан не будет ждать ее долго. Вернется ли он в Ратмор? Или уедет, как и собирался?
Господи, пожалуйста, пусть Брайан уедет раньше, чем она признается мужу и расскажет, что любовник ждет ее у выхода на берегу Лох-Мора.
Когда Магнус на руках принес ее, сломленную, истекающую кровью, в маленькую пещерку, она уже не чувствовала боли и думала лишь о том, что все-таки предала единственного мужчину, которого любила в жизни.
Если Бог существует, то пусть уведет Брайана подальше из этих мест, прежде чем муж с пособниками его настигнет.
Магнусом двигала гордыня, а не любовь.
Однако они с Брайаном согрешили, и потому она не сопротивлялась, когда Магнус приковал ее к стене. Он плюнул ей в лицо и сообщил в отвратительных подробностях, что намеревается сделать с Брайаном, а она, совершенно без сил, только смотрела на него и страстно желала ему мучительной смерти.
Когда Брайана, в котором едва теплилась искорка жизни, принесли к ней, Энн прижалась к нему и заплакала, – и вот тогда душа ее отделилась от тела…
Хелен не спалось.
Через несколько минут она заглянула в комнату Шоны. Сердце сжалось при виде несмятой постели. Она вернулась к себе и медленно оделась. Хватит ли ей смелости сделать то, что ей велело сделать сердце?
Если Шона с Гордоном – выйдет скандал.
А вдруг нет?
Хелен оделась, заплела волосы в косу и уложила вокруг головы наподобие короны. Расправив складки на платье, она выглянула в окно. Туман стелился по земле, скрывая восходящее солнце – и дорогу к Ратмору.
Нужно дождаться, пока утро полностью вступит в свои права.