Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса

Жених лихорадочно шарит по карманам новых полосатых брюк и Наконец извлекает на свет обручальное кольцо. Присутствующие женщины с трудом сдерживают слезы. Невеста вытягивает вперед левую руку, и парень неуклюже надевает ей на палец кольцо. Уши его пылают от смущения. Священник объявляет их мужем и женой. Склонив головы, парочка получает пасторское благословение. Свершилось! Они женаты. Новобрачные придвигаются друг к другу, теперь они стоят на дюйм ближе, чем прежде. Она берет его под руку, и в этом обыденном жесте сквозит легкое, почти неуловимое проявление нежности.

В этот миг из холла доносится насмешливый голос:

— Ну все, попался!

Молодой человек в брюках гольф — из числа завсегдатаев отеля — цинично улыбается, однако никто из друзей не поддерживает его шутку. Молодые шалопаи притихли и с необъяснимым благоговением наблюдают за чудом, которое творится в гостиной. Они похожи на злобных лазутчиков, внезапно узревших землю обетованную.

Старый рояль, главный герой гостиничной залы, возвышает свой хриплый голос с западающими регистрами и вновь исполняет свадебный марш. Молодые проходят в обеденный зал, где их дожидается праздничный торт — белоснежная пагода, вздымающаяся над цветочным морем…

Семь часов вечера. Жених и невеста уже отбыли, но гости-то остались! В просторном холле, где снова снуют оживленные ротарианцы, рояль заводит традиционный рил.

И вот уже десятки ног пускаются в пляс, отбивая четкий ритм — раз-два-три! Затем слышится чье-то пронзительное «и-и-эх!» в сопровождении взрывов хохота…

А в это время в гостиной… Увы, она вновь вернулась к своему обыденному виду. Куда подевался храм любви? Здесь снова стелется табачный дым. Все светские шалопаи сидят по своим креслам. Абердинцы рассказывают анекдоты про Абердин. Официант курсирует с подносом, на которым стоят бокалы с сухим мартини. Ба! А вот и подвязка — как ни в чем не бывало сияет над шелковым коленом.

И кто-то уже успел поставить грязный стакан на старый рояль.

5

Предоставим свадьбе идти своим чередом, а я тем временем расскажу вам об одной встрече, которая состоялась тут же, в гостинице. Я вышел в вестибюль и увидел немолодого уже шотландца в килте и лихо заломленном берете. Пока он шел через холл, все присутствовавшие оборачивались и приветственно ему махали. Это был типичный Джок. Даже раскрась его лицо черной краской и помести среди зулусских воинов, мужчина все равно выглядел бы стопроцентным шотландцем. Он был невысок ростом, коренаст и гладок лицом. Носил очки с шестиугольными стеклами и курил шестидюймовую вересковую трубку. На мужчине был длинный, почти до колен инвернесский плащ, из-под него выглядывал клетчатый килт с узором Маклаудов. Кто-то начал насвистывать ему вслед мелодию «Просто паренек с клинком». Его поддержал другой: «Хватит трепаться, Джок». И еще один: «Скитаюсь в сумраке».

А маленький шотландец в килте все улыбался и махал рукой. Из толпы послышались возгласы:

— Как поживаете, сэр Гарри?

— Спасибо, а вы как?

Знаю, что какой-нибудь рафинированный эстет презрительно фыркнет, но все же выскажу свое мнение. По-моему, со времен сэра Вальтера Скотта никто не сделал так много для пропаганды своей родной Шотландии, как сэр Гарри Лаудер. Это благодаря ему во всем мире теперь знают как минимум одно гэльское выражение «deoch an doruis» (прощальная стопка, что называется, «на посошок»). Он же ввел в обращение шотландские слова «gloaming» (сумерки), «glen» (горная долина) и «lassie» (девушка) и прекрасную в своей избыточности фразу «braw, bricht, moonlicht night» (чудесная, светлая, лунная ночь). Миллионы людей, которые никогда не видели (и не увидят) Шотландии, тем не менее испытывают теплые чувства к стране, породившей такого сына. Гарри Лаудер воплощает самые лучшие, самые характерные черты шотландского характера. Что касается его таланта, то это вообще отдельная тема. Его гений — нечто из ряда вон выходящее. Вы, наверное, замечали, какая напряженная тишина наступает в зале, когда объявляют его выступление. В том, как Гарри появляется на сцене — маленький нелепый «горец» с уродливой желтой тростью; как, не смущаясь ярких софитов, выходит на самую авансцену и тут же плотно завладевает вниманием зрителей — во всем этом сказывается его яркое, безусловное дарование. Во время выступления у него возникает столь тесная эмоциональная связь с аудиторией, что малейшие нюансы его поведения на сцене приобретают небывалое значение. Мимолетный взгляд, едва уловимая интонация, легчайшее движение мышц кажутся публике важными и наполненными скрытым смыслом. А ведь Гарри Лаудера нельзя назвать блестящим мыслителем или особо остроумным человеком. Но зрителям это не важно, они охотно внимают всему, что говорит их любимец. Гарри Лаудеру прощается все, и любая его шутка (пусть и самая банальная) вызывает смех в зале. Воистину, обаянию этого человека невозможно противиться.