Шотландский узник (ЛП)

«Я, Джеймс Александр Малькольм Маккензи Фрейзер, клянусь перед Богом не брать в руки ни меча, ни пистолета ни любого другого оружия; никогда не носить пледа, тартана и другой одежды Нагорья; и если я преступлю свою клятву, да буду я проклят во всех своих делах и начинаниях вместе с семьей и имуществом. Да не увижу я никогда свою жену и детей, отца и мать и прочих родичей. Да буду я убит в бою как трус и останусь в чужой земле без христианского погребения вдали от могил моих предков и родных. Пусть все это постигнет меня, если я не сдержу клятву.»

Слова присяги, которую он произнес, когда ему сохранили жизнь, когда-то сожгли его губы; сейчас они испепелили его сердце. Скорее всего, он не знал никого из членов «Дикой охоты», но мысль о предательстве камнем легла на его душу.

В то же время воспоминание о детском черепе с длинными каштановыми волосами под кустом дрока вспыхнуло в его мозгу так же ярко, как память о присяге — но весило гораздо больше. Не остановить этих сумасшедших ирландцев — или не позволить Грею остановить их — было все равно, что предать малышку Маири или Беату или Каристиону и всех им подобных.

Значит, подумал он спокойно, это и есть мой долг. И цена не слишком высока.

Ему хотелось есть, но не хватало сил встать и войти в дом. Он достал из кармана четки, но не стал молиться, а просто держал их в руке. Он подвинулся на скамейке, повернувшись спиной к молчаливым мертвецам, позволяя усталость вытечь из него и освободить место для забот живого мира.

Раздался короткий удар колокола; Джейми увидел, как братья в саду отложили мотыги и стали отряхивать сандалии, готовясь выйти.

Он заметил мальчика лет четырнадцати, аккуратно остриженного, свежего и беленького, как гриб, который оглядывался по сторонам, стоя в проломе каменной ограды. Мальчик заметил Джейми и лицо его вспыхнуло улыбкой.

— Вы будете мистер Фрейзер? — Спросил он и протянул листок бумаги. — Мистер Куинн просил вручить вам. — Он сунул бумагу в руку Джейми и поспешил обратно к часовне, прежде чем тот успел его поблагодарить.

Джейми знал: это было прощальное письмо. Куинн ушел, чтобы воспользоваться чашей. Джону Грею придется подыскать другого перевозчика. Нелепый поступок, особенно если учесть, что он понял, в чем состоит его долг, но он обещал Куинну поговорить с настоятелем, и должен был покинуть бывшего соратника, надеясь, что Бог не оставит его своей милостью.

Он чуть не отбросил записку в сторону, но под воздействием внезапного импульса развернул ее. Он бегло просмотрел ее и замер на месте.

Письмо не содержало обращения и не было подписано.

«Да благословит тебя Бог в твой последний день за верность друзьям. Но я был плохим другом и не сказал тебе правды. Майора Сиверли убил англичанин. Я видел это своими глазами, потому что стоял в тот момент среди деревьев за беседкой. Капитан Твелветри является большим другом нашего Дела, и после смерти майора Сиверли все средства находятся у него в руках. Я призываю тебя защитить его и оказать ему помощь, когда вы вернетесь в Лондон. Даст Бог, мы увидимся там с нашими друзьями и увидим, как зеленая ветвь соединится с белой розой».

Джейми смял записку в кулаке. Джон Грей вышел из кабинета аббата и остановился, чтобы что-то сказать брату Амвросию.

— Друзья! — повторил Джейми вслух. — Помоги мне, Боже. — Он поморщился и, положив четки в карман, разорвал записку и развеял клочки по ветру.

Глава 28 Амплексус [48]

Джейми не позволил Грею нанять лошадей на том основании, что ирландцы любят посплетничать не меньше шотландцев, так что вести об англичанине в грязном красном мундире с серебряными галунами дойдут в Атлон не позднее полудня следующего дня.

Они всю ночь шли от Лох-Ри через поля, при дневном свете остановились на отдых в лесу, откуда Джейми сходил в деревню за провизией, а с наступлением темноты снова вышли на дорогу, быстро шагая при ярком свете огромной белой, как алебастр, луны.

Дорога и поля были безлюдны.

Они вышли через луга к лесистой местности, деревья стояли плотной темной стеной, корни вспарывали почву, а ветви нависали так низко, что они шли почти в кромешной тьме, не видя дороги под ногами; только иногда, когда деревья внезапно отступали от обочины, в свете луны случайно белым пятном проплывало лицо или манишка рубахи, вспыхивала рукоять шпаги.