Я назвал его убийцей. С этой мыслью Грей проснулся через час. Я назвал его убийцей, а он меня пед***… и все же он ударил Фрейзера. Почему?
Потому что Фрейзер прямо и публично обвинил его в измене. Твелветри обязан был бросить вызов, он не мог оставить эти слова без ответа. Обвинение в убийстве может быть простым оскорблением, но не обвинение в государственной измене. И особенно, если оно правдиво.
Конечно. Грей и сам это знал. Но он не мог предположить, что Фрейзер предъявит это обвинение сейчас и таким публичным способом.
Он встал, воспользовался горшком, плеснул немного воды из кувшина на лицо и выпил оставшуюся воду. Почти наступил вечер, в комнате темнело, снизу поднимались сочные ароматы чаепития: жареные сардины, свежие пышки с корицей, лимонные кексы, окорок, бутерброды с огурцом. Он почувствовал внезапный голод.
Грею захотелось спуститься вниз прямо сейчас, но оставались вещи важнее еды. Надо было добиться ясности.
Он не мог сделать это ради меня, эта догадка вызвала сожаление, но он не мог не признать ее правильной. Он достаточно хорошо знал Фрейзера и понимал, что тот не пойдет на такой отчаянный шаг, чтобы просто отвлечь внимание от обвинения Твелветри в содомии, независимо от того, что он сам думал о Грее в этот момент.
Грей понял, что вряд ли угадает мотивы Фрейзера, не спросив его напрямую. И он хорошо себе представлял, куда ушел Фрейзер; говоря по справедливости, было не так много мест, куда он мог уйти.
Справедливость. Существовало достаточно много способов достижения этого загадочного состояния человеческой души. Если рассматривать по мере убывания социальной терпимости: закон, суд, дуэль, убийство.
Он сел на кровать и несколько секунд размышлял. Потом позвонил и попросил бумаги и чернил, написал короткую записку, сложил ее и, не запечатав, отдал слуге с короткой инструкцией о доставке.
Грей сразу почувствовал себя лучше, разгладил мятый шейный платок и отправился на поиски жареных сардин.
Глава 31
Предательство
Фрейзер, как и предполагал Грей, вернулся в Аргус-хаус. Хэл явился почти сразу вслед за лордом Джоном; он с шумом взбежал по ступеням крыльца и почти вышиб дверь из рук дворецкого.
— Где этот чертов шотландец, — спросил он, яростно уставившись на Грея и Насонби.
Надо же, как быстро, подумал Грей. Новость о том, что случилось в «Бифштексе» расползлась по кофейням и клубам Лондона всего за четыре часа.
— Здесь, ваша светлость, — произнес глубокий холодный голос, и Джейми Фрейзер собственной персоной вышел из библиотеки с «Философским исследованием о происхождении идей возвышенного и прекрасного» Эдмунда Берка в руках. — Желаете поговорить со мной?
Грей почувствовал минутное облегчение от того, что Фрейзер закончил «Избранные диспуты» Марка Туллия Цицерона; у Берка было меньше шансов пробить череп Хэла, если они вздумают драться — именно это намерение читалось сейчас на лицах обоих.
— Да, я чертовски желаю поговорить! Идите сюда! И ты тоже! — На пределе терпения он бросил раскаленный взгляд на Грея и пронесся мимо Фрейзера в библиотеку.
Джейми вошел в комнату и спокойно сел, хладнокровно глядя на Хэла. Едва за ними закрылась дверь, Хэл повернулся к Фрейзеру, вне себя от потрясения и ярости.
— Что вы наделали? — Хэл прилагал все усилия, чтобы контролировать себя, но его правая рука сжималась и разжималась, словно он усилием воли удерживал себя от насилия. — Вы знали, что я… что мы, — поправился он, коротко кивнув на Грея, — планировали. Мы оказали вам честь, доверив присутствовать на советах, и как вы нам отплатили?
Он резко остановился, потому что Фрейзер поднялся на ноги. Очень быстро. Он стремительно шагнул к Хэлу и тот машинально сделал шаг назад. В лицо ему бросилась краска, но этот румянец бледнел рядом с пылающим лицом Джейми Фрейзера.
— Честь, — сказал шотландец, и его голос задрожал от ярости. — Как вы смеете говорить мне о чести?
— Я…
Огромный кулак обрушился на стол, зазвенели безделушки, овальная ваза опрокинулась на бок.
— Замолчите! Вы говорите с человеком, у которого не осталось ничего, кроме чести, иначе я бы уже четыре года как был во Франции. Вы угрозами заставили согласится на ваши условия, предать старых товарищей, забыть обеты дружбы и верности, чтобы стать орудием в ваших руках… и вы думаете, что оказываете мне честь, англичанин?
Казалось, воздух дрожит под напором его гнева. Несколько минут никто не говорил, ни одного звука, кроме капели воды из опрокинутой вазы.
— Почему же тогда? — тихо спросил Грей, наконец.
Фрейзер повернулся к нему, опасный и красивый, словно загнанный олень, и Грей почувствовал, как сердце замерло у него в груди.
Зато грудь Фрейзера тяжело вздымалась, он с трудом контролировал свои чувства.
— Почему. — Повторил он. Это был не вопрос, а первые слова объяснения. Он на мгновение прикрыл глаза, а затем открыл их и пристально посмотрел на Грея. — Потому что все, что я сказал Твелветри — правда. После смерти Сиверли он взял финансовую часть заговора в свои руки. И теперь заговор продолжает расти. Его нужно остановить.