Шотландский узник (ЛП)

Лорд Джон Грей, бледный и прихрамывающий, но с твердым взглядом и голосом, свидетельствовал перед судебной комиссией, состоявшей из пяти офицеров различных полков — ни один из них не был из полка Сиверли — и адвокатурой в том, что он получил представленные военно-полевому суду документы от капитана Чарльза Карруотерса в Канаде, где он служил под командованием майора Сиверли и был свидетелем преступлений, описанный в данных документах, и что он, Грей, слышал эти показания от Карруотерса лично и склонен верить документальным доказательствам в их нынешнем виде.

Военно-полевой суд не требовал множества дополнительных процедур, ни клятвы на Библии, ни барристеров,^{3} ни правил доказательства. Любой желающий мог свидетельствовать или задавать вопросы, и ряд людей сделали это, в том числе герцог Камберленд, который выступил вперед, прежде, чем Грей успел сесть, и подошел к нему вплотную, дыша ему в лицо с расстояния в шесть дюймов.

— Разве это неправда, милорд, — спросил Камберленд с тяжеловесным сарказмом, — что майор Сиверли спас вам жизнь при осаде Квебека?

— Да, ваша светлость.

— И вам не было стыдно предать своего брата по оружию?

— Нет, — спокойно ответил Грей, хотя его сердце пропустило удар. — Поведение майора Сиверли на поле боя было доблестно и почетно, но он сделал бы то же самое для любого солдата, так же, как и я. Для меня сокрытие доказательств его преступлений и коррупции было бы предательством всей армии, в которой я имею честь служить, и всех моих товарищей, с которыми я многие годы сражался плечом к плечу.

— Слушайте, что он говорит! — выкрикнули с задних скамей, и он подумал, что это голос Гарри Карьера. Общий гул одобрения наполнил зал, и Камберленд отступил, все еще глядя Грею в глаза.

Свидетельства принимались весь день, в основном, от членов полка Сиверли; некоторые описывали характер покойного, но многие — очень многие — перечисляли инциденты, которые поддерживали обвинения Карруотерса. Полковая лояльность требует многого, подумал Грей, но полковая честь требует большего; эта мысль ему понравилась.

К концу дня униформы разных полков, окаменевшие от стыда лица, голоса, гулкое эхо под балками высокого потолка, ощущение жесткого стула под седалищем и толчки соседей уже вызывали головокружение… но, наконец, он оказался на улице в потоке бурной толпы, извергающейся из ворот ратуши.

Хэл, который был старшим офицером в суде, стоял на противоположной стороне улицы и строго разговаривал с непрестанно кивающим адвокатом. День шел к завершению, и лондонские трубы изрыгали первые клубы темного дыма. Грей благодарно вдохнул полные легкие дымного воздуха, свежего по сравнению со спертой атмосферой главного зала ратуши, насыщенной запахами пота, пищи, табака, запахами гнева и страха. Он видел в толпе лица людей, дававших показания, теперь спокойные и сосредоточенные.

Хэл заранее предостерег от любого упоминания Ирландских бригад, «Дикой охоты» или плана захвата короля; слишком много заговорщиков еще числилось пропавшими без вести, и не было необходимости тревожить публику заранее.

Тем не менее, упоминания Эдуарда Твелветри и его роли в качестве близкого друга и сообщника Сиверли избежать не удалось, и Грей вздрогнул, вспомнив вдруг выражение лица Реджинальда Твелветри. Старый полковник сидел в первом ряду словно каменное изваяние, не сводя горящих глаз с Хэла, не мигая и не слыша происходящего вокруг.

Реджинальд Твелветри не сказал ни слова. И что, в конце концов, он мог сказать? Хотя, конечно, проголосовал за обвинительный вердикт по всем пунктам.

Грей предполагал, что должен чувствовать радость победы или, по крайней мере удовлетворение от выполненного долга. Он сдержал свое обещание Чарли, добился правды, даже больше, чем хотел или ожидал, и полагал, что достиг справедливости.

Если это можно так назвать, подумал он, глядя, как трое или четверо газетчиков с Флит-стрит подталкивали друг друга локтем в попытке заговорить с молодым Элдоном Гарлоком, прапорщиком и самым молодым членом суда, первым высказавшим свой вердикт.

Бог знает, что они напишут. Он только надеялся, что никто из них больше не вспомнит о нем; он и раньше удостаивался влияния прессы, хотя и самым благоприятным образом. Испытав «благосклонность» журналюг вблизи, он мог только молиться, чтобы Бог помиловал тех, кто им не понравился.

* * *

Грей отошел от толпы, двигаясь без реальной цели, только желая увеличить дистанцию между собой и тревогами сегодняшнего дня. Поглощенный своими мыслями и довольный, что, по крайней мере, Джейми Фрейзеру не пришлось давать показания, он не сразу заметил, что его сопровождают. Его потревожило странное эхо его шагов, повторяющееся в неверном ритме, и, наконец, он посмотрел в сторону, чтобы понять причину.

Он остановился, как вкопанный, и Хьюберт Боулз, шедший на полшага позади, подошел ближе и остановился, кланяясь.

— Милорд, — вежливо сказал он. — Как поживаете?

— Не так, чтобы очень хорошо, — ответил Грей. — Я должен просить извинить меня, мистер Боулз.