Шоу безликих

Грета для меня вроде младшей сестры. Но временами я чувствую себя ее матерью, хотя мне всего лишь шестнадцать.

Правда в том, что я люблю ее и Амину больше, чем кого-либо еще во всем этом мерзком мире. Даже больше, чем моих родных, — в конце концов, прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как я видела их в последний раз.

Главная причина, почему я каждый вечер изо всех сил пытаюсь остаться в живых, — это желание и дальше тренировать Грету. Нет, я не хочу, чтобы она выступала в цирке, видит Бог, не хочу, но я должна быть уверена, что когда ей все же придется выйти на арену, она будет к этому готова. Я отвечаю за ее безопасность, хотя знаю, что чем лучше у нее получается, тем меньше цирку нужна я.

До сих пор помню мельчайшие подробности дня, когда малышка появилась у нас, как будто это было вчера. Это произошло вскоре после несчастного случая с Аминой, и мы были на арене, где шла репетиция.

Сильвио дал нам три дня, чтобы из номера, где мы выступали вдвоем, сделать мой сольный номер. Я очень нервничала, впрочем, мы обе нервничали, боялись, что он внезапно передумает и избавится от Амины. Боялись, что он вышвырнет ее из цирка и мы больше никогда не увидимся.

Я все время теряла равновесие и продолжала соскальзывать с каната. Амина старалась сохранять спокойствие, но не могла толком скрыть своего раздражения. Она ничего не говорила, но я знала, что она боится: и за меня, и за себя. Если я не смогу выступить в этом шоу самостоятельно, ей самой грозит смертельная опасность. Она пыталась сдерживаться, но всякий раз, когда я совершала ошибку, я замечала, как напрягаются ее плечи, как сжимаются зубы.

Между нами возникло непривычное напряженное молчание, как вдруг большие двери распахнулись, и вошел Сильвио, волоча за светлые волосы какую-то грязную маленькую девчушку.

— Встречайте нашего последнего новобранца! — мерзко ухмыльнулся он. — Она только что прошла отбор. Отнюдь не триумфально, но нищим не приходится привередничать. Остальные были просто ужасны… у этой, как мне кажется, по крайней мере, есть хоть какой-то потенциал, хотя бы намек на гибкость.

Он вывернул ей за спину руку, и девочка вскрикнула от боли. Затем Сильвио оценивающе оглядел меня с головы до ног.

— Как проходят репетиции? — подозрительно спросил он.

— Хорошо, — в один голос ответили мы с Аминой.

— Надеюсь, надеюсь. Канат под куполом по-прежнему остается одним из наших лучших аттракционов, и один Бог ведает, почему. Советую тебе привлекать сюда толпы зрителей, девочка. Не хотелось бы, чтобы шоу полетело псу под хвост и нам пришлось начинать все заново.

Угроза повисла в воздухе.

Все это время Грета не сводила с меня глаз, ее губы дрожали, широко раскрытые глаза умоляли меня что-то сделать. В конце концов Сильвио отпустил ее — вернее, толкнул так, что она отлетела к моим ногам.

— Во всяком случае, теперь этот уличный крысенок — мой страховой полис. Натаскайте ее, да побыстрее! — приказал он и вышел.

Грета же посмотрела на меня и произнесла те же слова, которые мы все время от времени говорим. Эти же слова она повторяла каждую ночь, когда я обнимала ее, когда она плакала во сне. Слова, которые она перестала произносить только сейчас. Слова, которые я тоже со временем перестала повторять. Когда перестала? Я не помню. Когда воспоминания о доме исчезли из памяти, превратившись в миф. Когда это жуткое место вытеснило их, став для меня более реальным, чем раньше.

— Хочу к мамочке!

В тот день мы больше не репетировали. Мы с Аминой подняли с пола это надломленное маленькое существо и попытались вдохнуть в него жизнь, чтобы вправить и вылечить ее крошечные сломанные крылышки. Мы с великой заботой, лаской и терпением выхаживали ее повязками и мазями Амины. Постепенно она окрепла и стала сильнее, чем раньше, но до сих пор плохо вписывается в здешнюю жизнь. Впрочем, никто из нас не вписывается, но Грета особенно чужда этому миру: она слишком ласковая и нежная. Долго она здесь не выдержит. Девочка похожа на мотылька, а мотылькам нужен солнечный свет, воздух, пространство и свобода, а не прожекторы и запертые двери. Мотыльки уязвимы; их крылышки легко можно оторвать.

В любой день Сильвио может приказать нам готовить Грету к дебюту. Я удивляюсь, почему он еще этого не сделал. И когда это случится, с ней все будет в порядке. Я знаю, что она справится. Я продолжаю говорить ей, что она почти готова, хотя малышка мне не верит. Она такая талантливая, такая естественная. Зрители наверняка полюбят ее. Разве может быть иначе? Неукротимая гордость распирает меня всякий раз, когда я смотрю на нее; гордость и желание всячески ее оберегать.

Я не единственная, кто считает, что она похожа на бабочку. Сильвио уже придумал для нее сценическое имя: Мотылек. В его глазах красота и хрупкость — это товар, который можно и выгодно продать. «Мотылек и кошка», то есть Грета и я.

Бен

Я не могу уснуть и поэтому жду, когда в доме станет тихо. После этого я сделаю то, что делаю всегда, когда мне нужно с кем-нибудь поговорить, — тайком прокрадусь на кухню, чтобы найти там Прию.