Шоу Драконов. Прислуга

– Тим! Слушай! Я отправлю им приглашение на экскурсию в Высокий цирк! Никто ничего и не успеет понять. Грандвидера не посмеет отказать. Точно приведет туда Мими, она же с детства болела цирковыми шоу, я…

Друг подлетел ко мне и встряхнул. Его глаза были полны злостью и разочарованием.

– Да проснись ты, Эва! Забудь про эту глупую девчонку. Забудь! Она дважды отказала тебе в опекунстве, она не хочет иметь с тобой ничего общего.

Он снова и снова встряхивал меня. Голова моталась, как маятник. День и так был сложным. Чувствовала, как нарастает мигрень. Тим же не унимался:

– Я не понимаю, почему ты до сих пор за нее держишься! Тебе все говорят, что не стоит надеяться, не стоит верить. А ты продолжаешь упорствовать! Живи своей жизнью! Даже Медела…

Вырвалась из его рук. Оттолкнула его. Поводок выпал, и чудовище резво потрусило в ближайшие кусты. Но с ним разберусь потом.

– Да она и есть моя жизнь! Она, и никто больше! Если бы не эта храбрая девочка, я бы не стояла сейчас здесь!

До меня дошло, что я прокричала ему в лицо, лишь когда его глаза гневно сверкнули. В зрачках на секунду полыхнуло оранжевое пламя. Снова мерещится всякое…

– А я, значит, тебе никто? Без меня бы ты стояла здесь? Без меня бы ты даже не смогла в тот день добраться до цирка! Я тебя оберегал и поддерживал все эти годы, а не какая-то избалованная девчонка, которая не ценит человеческих отношений!

– Не говори о ней так! Ей наверняка промыли мозги, она просто ничего не знает обо мне. Нам нужно всего лишь поговорить и…

Он взвыл от бессилия.

– Да что же ты такая упрямая! Плевать она на тебя хотела! Плевать! И кому она сдалась хоть, мозги ей промывать! Всего лишь очередной ребенок, запертый до двадцати двух лет в обсервации. Вот через семь лет с ней поговоришь и еще спасибо мне скажешь, когда окажется, что я был прав.

Разозлилась. Действительно взбесилась от такого наглого заявления. Он, конечно, мне друг, но что он о себе возомнил?

– Да что ты можешь знать о ней и обо мне? Что ты можешь знать об обсервации? Жизнь там – это худшее, что происходило со мной, это самое тяжелое время в жизни. Там не действуют никакие законы. Ты ничего не знаешь.

– Знаю! Я несколько лет провел в такой же обсервации, только в другом полисе с другими порядками. Тебе и не снилось, что происходило там. Твои детские рассказы – это ничто по сравнению с моим детством!

Тторопела. А Тим уже прикусил язык. Но было поздно. Мои глаза, должно быть, расширились до размеров блюдец. Я знала его уже пять лет, я замуж за него собиралась! И только сейчас, в порыве нашей первой ссоры, наткнулась на этот малюсенький факт из его биографии.

– Выкладывай.

Пока он стоял и хмурился, собираясь с мыслями, храбро нырнула в гущу кустов. Там, в самой середине, сидел и шипел мой имбиал, который, естественно, запутался в ветках.

Стала разгребать все это. Спустя минуту показалась макушка Тима. Он вытянул из кустов моего питомца и отдал в руки поводок.

– Пошли пройдемся.

Молча поплелась за ним в ожидании разговора, который должен был состояться еще пять лет назад у входа в обсервацию. Ведь он так и не рассказал тогда ничего о себе. А потом уже и не спрашивала.

Откровенно говоря, до этого момента мне было все равно, что там у него за прошлое. На настоящее оно влияло мало.

– У меня было замечательное настоящее счастливое детство. Моя мать положила жизнь ради того, чтобы я стал тем, кем я являюсь.

Мое удивление, казалось, можно было ощутить. Перебивать его просто не имела права, но начало разговора… Это совсем не походило на то, что он назвал «ничем».

– До семнадцати лет я не знал, что такое голод, холод и нужда. Хотя нет. – Он невесело усмехнулся. – Про холод знал. Понимаешь ли, в Нортдаре климат немного другой. Здесь даже успел отогреться.

Нортдар. Самый северный полис, граничащий с ледяной пустыней. Он находился на максимальном отдалении ото всех – целых четыре часа сна в аэротубе. Там всегда царили самые суровые законы. Но этот полис был и одним из богатейших.

– Моя мама развивала во мне разносторонность, любовь к природе, животным, драконам. Она научила меня ценить прекрасное и верить в лучшее.

– А отец?

Вопрос вырвался у меня помимо воли. Но, может быть, все-таки имела на него право? Через шесть дней эта история навсегда сольется с моей и будет неотделима.

– Отец практически не участвовал в моем воспитании. Он очень много работал. Даже не так: он постоянно работал. Поэтому он для меня до сих пор чужой человек.

Снова удивленно бросила на него взгляд. Он его заметил и усмехнулся.

– Да, Эва, он до сих пор здравствует. И его ни капли не заботит мое настоящее или будущее – только его карьера. Поэтому, когда мамы не стало, я выбрал обсервацию.

Молчала. Это было очень странно. Но теперь могла понять, что он имел в виду, когда говорил, что мое детство было проще. Возможно, в некотором роде…

– Получается, ты попал в обсервацию в семнадцать? И тебя там, конечно же, не приняли.

Он размял затекшие мышцы спины, отгоняя усталость. У всех нас сегодня был тяжелый день.

– Меня нарекли изгоем и пять лет со мной даже не разговаривали.