Шоу гремящих костей

Алевтина упорхнула, словно бабочка. Яна встала, умылась, используя приготовленную для нее Алей теплую воду, и позавтракала. Она вышла, закрыла дверь, положила ключ на обговоренное с хозяйкой место этого нехитрого жилища и решительным шагом направилась к сцене. Пройдя по узкому коридору, Яна взбежала по крутым ступенькам и оказалась в ложе для особых гостей. На детские утренники сюда билеты не продавали, и Яна расположилась одна в несколько заброшенной ложе, где позолота с лепнины уже облезла, а бархат, которым были обиты кресла, сносился и вытерся на спинках и сиденьях.

Шло представление, этакое попурри из детских сказок. Люся в костюме Снежной Королевы не хотела отдавать мальчика Кая, то есть незаменимого Васю Полосова с красным носом и мутными глазами, видимо, от страшного холода, девочке Герде, актрисе, которую Яна не знала. Она была полновата и старовата для этой роли, но справлялась неплохо, ей помогал румянец во все щеки и блестящий взгляд, устремленный на Кая. Может быть, они даже сегодня ночью мерзли вместе.

– Отдай мне брата! – топнула она толстой ногой так, что чуть не проломила старые доски сцены. – Моя любовь разморозит его сердце!

Эта милая толстушка набросилась на Васю и впилась в него поцелуем отнюдь не сестринским. Яна передернула плечами. Герда, видимо, тоже уже с неделю встречала Новый год. Аллу Демидовну Яна узнала в роли лисы-обманщицы с надменным, холеным лицом и устрашающим слоем грима.

А когда появилась Снегурочка с самой искренней улыбкой, которую только можно представить, сцена заиграла совсем по-другому. И голос Али звучал звонко и проникновенно, и играла она с удовольствием и с самоотдачей. Детишки в зале притихли и, не отрываясь, смотрели на эту красавицу – Снегурочку. Даже мутный взгляд Васи Полосова прояснился и протрезвел.

Яна, просмотрев весь спектакль до конца, поняла, что любой из артистов мог написать Алевтине эти записки и оторвать голову ее котенку. А судя по финальным аплодисментам и букетам цветов, которыми завалили Алевтину, запросто могли бы оторвать голову и ей самой. Только еще одной актрисе подарили цветы – букет роз матери Яны; давний поклонник, любивший Люсю всю жизнь и сейчас сидевший в первом ряду, преданно смотрел на нее. Это и был тот самый Илья Ильич, о котором мама рассказала Яне еще в Москве.

Яна поприсутствовала еще на двух представлениях, идентичных первому, и отметила для себя, что игра Алевтины отличается стабильностью. Она, казалось, ни капли не устала, все также приветливо общалась с детьми, раздавала им подарки, отвечала на их вопросы, не оставляя без внимания ни одного ребенка. Другие актеры играли, если это можно было назвать игрой, со все меньшим воодушевлением и все грустнее с каждой елкой. Только поцелуй Герды становился все более эротичным и затяжным. Видимо, после каждого спектакля артисты отмечали приближение Нового года, то есть встречать его начали вместе с жителями Камчатки и дальше двигались по необъятной России.

Последнее представление закончилось в семь часов, и дети с подарками, а родители с чувством выполненного долга пошли по домам. Яна, совершенно одуревшая от спектаклей, следующих друг за другом, пошла в буфет, купила шампанского и бутерброд и принялась уныло жевать.

Через двадцать минут к ней присоединилась Алевтина с распущенными волосами и в красивом, длинном, вечернем, красном платье. Грим она сняла весь, оставив только блеск на губах. Ее длинную шею обвивало белое боа из перьев.

– Я переоделась… знала, что ты зайдешь сюда перекусить, – улыбнулась Аля, и Яна заметила, что она смертельно устала. – Я видела, ты отсидела все три представления. Только зачем?

– Мне это нетрудно… я должна была окунуться в вашу жизнь, посмотреть на людей, с которыми ты работаешь… Я-то просто сидела, а вы повторяли одно и то же три раза подряд. Как вы выдерживаете?

– Обычная работа, – пожала плечами Алевтина, – отыграть три елки это не самое страшное, что может быть. Как же работают врачи, принимая одного человека за другим, учителя, объясняющие одну и ту же тему, рабочие на конвейере, проделывающие одну и ту же операцию сотни раз?

– Актриса отдает свою душу зрителям, свою энергетику, свои эмоции, – возразила Яна, – и ты отдаешь все это на этих представлениях очень добросовестно.

– Спасибо. По-другому я не могу. Знаешь, Яна, пойдем в ресторан, посидим, поедим по-человечески.

– Ты устала…

– Ты этого больше не заметишь, обещаю! – ответила Аля и потащила Яну за собой. Ресторанчик представлял собой полуподвальное помещение без окон и без кондиционеров. Здесь был полумрак, застоявшийся сигаретный дым висел плотной пеленой в воздухе, словно туман на дороге. Обычные крашенные в кремовый цвет стены, тяжелые дубовые скамейки и столы, темные из бархата портьеры на дверях, явно театральные, предстали перед глазами вошедших девушек. Алевтина с Яной уселись за стол.

– Кухня здесь без особых изысков, но вполне домашняя и добротная, – пояснила Алевтина, открывая меню.