Шоу непокорных

Хоши часто рассказывала про Эммануила, так что он мне как старый друг. И все же он слегка не такой, каким я его представлял. Вблизи он даже выше, чем мне казалось на арене, зато не такой свирепый и воинственный, как на плакатах и голограммах, которыми в последние несколько недель увешан весь город. На самом деле у него жутко усталый вид, усталый и печальный. Ему наверняка холодно, потому что он без рубашки. Его тело сплошь покрыто шрамами, а на груди и спине отпечатались следы когтей. Под ребрами обозначилась впадина, похоже, эту часть его тела вырвал какой-то хищник. Рекламные плакаты показывают его шрамы крупным планом, особенно тот, что протянулся через все лицо. Думаю, это сделали нарочно, чтобы изобразить его этаким монстром. Но эффект абсолютно противоположный: монстры те, кто над ним издеваются. Те, к которым я сам когда-то принадлежал. И как же долго я не понимал их звериную суть!

Хоши рассказала мне, как Эммануил потерял свою партнершу, как она погибла у него на глазах. Я чувствую вину за ее гибель. Я тоже причастен к ее смерти. О, да, еще как! Эммануил знает, кто моя мать. Он знает, откуда я. Я — Чистый, по крайней мере, раньше им был. В последний раз, когда я его видел, он старался избежать львиных когтей и зубов. Знает ли он, что я тогда был там, в зрительном зале?

Я заставляю себя посмотреть ему в глаза. В них нет ненависти, нет вражды, лишь спокойствие и мудрость.

Затем становится шумно, и сквозь толпу пробирается маленький мальчик. Он выходит вперед и улыбается мне широкой, от уха до уха, улыбкой.

— Ты ведь знаком с Хоши? Я тоже ее знаю. Я…

— Иезекиль, — говорю я. — Хоши и Грета рассказывали мне про тебя. Они скучают по тебе.

Его улыбка становится еще шире:

— Правда? Я скучаю по ним. Хоши здесь была моим первым другом.

— Она очень по тебе скучает. Она скучает по всем вам. Она переживает, что бросила вас здесь.

Эммануил печально улыбается.

— Хоши и Грета сбежали из цирка. Они свободны. Они дарят нам всем надежду. — Он хмурится. — Вернее, дарили. Где же они? — Его лицо в смятении. — С ними все в порядке?

— Да. По крайней мере, я надеюсь. Я точно не знаю, где они. Хочется верить, что все еще в бегах.

Он смотрит на меня, ожидая, что я расскажу подробности, но у меня снова разболелась нога, и я даже не знаю, с чего начать свое повествование.

— Это долгая история. Здесь есть где присесть? — Не знаю даже, почему я спрашиваю. Я уже осмотрел это место. Тюремные камеры и коридор, вот и все.

Эммануил качает головой:

— Негде. На этот раз нам не дали никакого общего пространства. Из того, что я слышал, это требование твоей матери. Она сказала, что у нас было слишком много свободы. Мол, мы могли общаться друг с другом и вложили в головы Хоши и Греты мятежные мысли. Теперь мы лишены возможности переговариваться. — Лицо Эммануила печально. — У нас отняли единственное, что у нас было: чувство общности. Если раньше нам казалось, что все плохо, то теперь все стало еще хуже, гораздо хуже.

— Но как они могут запретить вам общаться? Это просто невозможно! Для этого нужно всю ночь держать здесь десятки охранников. — Я озираюсь. — Но здесь нет никаких охранников.

— У них есть свои способы, уж поверь мне. — Он берет меня за руку. — Мы должны подготовить тебя к тому, что будет дальше. Если хочешь нам что-то сказать, делай это быстро, и лучше здесь, в этом коридоре. И нигде больше. Девочки живы?

Я вкратце рассказываю им, что Хоши, Грета и Джек смогли убежать. Я не сказал, каким образом я выторговал для них такую возможность. Мне неловко вспоминать об этом, и я не хочу, чтобы обо мне подумали, будто я пытаюсь выставить себя этаким героем, потому что никакой я не герой. Я просто сообщаю, что остальные ушли, меня же схватили. Думаю, что так или иначе Эммануил догадался, потому что с пониманием улыбнулся мне.

— Значит, ты ее любишь, нашу Хошико?

Какое забавное слово — любить. Мы произносим его в самых разных ситуациях. Я люблю шоколад. Я люблю танцевать. Я люблю эту песню. Я люблю ходить в гости. Как одно слово может означать такие разные вещи? И как это слово способно передать мои чувства к Хоши, когда на самом деле это невозможно передать даже миллионами слов?

Благодаря Хоши я стал другим человеком. Она сделала меня лучше, сильнее, заставила меня сражаться за правду. Она помогла мне взглянуть на мир по-другому. Она меня вдохновляет. Околдовывает. Наполняет мою душу.

Хоши для меня — все на свете.

Но я этого не говорю, просто киваю и улыбаюсь.

— Да, я люблю ее, — говорю я, смущенно опускаю глаза и смотрю в пол.

Когда я поднимаю голову, то замечаю взгляд Шона. Его кулаки сжаты. Лицо окаменело.

— Я все равно не понимаю, — говорит Иезекиль. — Почему ты здесь? Ты же не Отброс.

— Теперь, похоже, Отброс. Вы ведь знаете, кто моя мать?

Он смотрит на меня, широко раскрыв глаза, и кивает.